Из книги А.Гурьева «Из тупика. История одной реформы». Очерк о переходе от социализма к капитализму в России.

 

 

 

Глава III

 

От «либерманизации» к либерализации

 

Перейти от социализма к капитализму –

это все равно что превратить рыбный суп в аквариум.

Лех Валенса

 

Всякое шатание вызывает такие гибельные последствия,

что даже переход от дурной системы к хорошей

часто не обходится без важных затруднений.

Жан-Батист Сэй

 

Понять суть реформы на железнодорожном транспорте России, которая проводится формально с 1997 года, можно лишь рассматривая эти процессы как органичную часть общего перехода страны от социализма к рынку, или капитализму. Во-первых, только так возможно разобраться с такими вопросами, как причины, цели, средства и возможности данных преобразований. Во-вторых, не зная общего контекста железнодорожной реформы, не выстраивая исторических параллелей, легко сойти с почвы реализма и оказаться в плену отраслевого эгоизма, прожектерства и демагогии.

Попытки провести модернизацию построенного в СССР социализма за счет использования элементов рынка начались практически сразу после смерти Сталина. Но наиболее примечательной в этом отношении стала дискуссия о возможности использования прибыли в качестве критерия эффективности работы социалистического предприятия, развернувшаяся после статьи профессора Евсея Либермана в «Правде» от 9 сентября 1962 года «План, прибыль, премия». На Западе был даже пущен в оборот термин «либерманизация России».

Данная работа может служить хорошей иллюстрацией того, в каких искусственных тисках билась экономическая мысль в нерыночном обществе, пытаясь достичь заинтересованности предприятия в снижении издержек, повышении качества, увеличении объемов продукции и внедрении новой техники, то есть в повышении эффективности производства. (Это тем более интересно, что сегодня точно такую же задачу приходится решать экономистам внутри ОАО «РЖД», где принятая система бюджетирования практически воспроизводит основные черты социалистической экономики.)

Либерман предложил доводить до предприятия планы только по объему продукции, номенклатуре и срокам поставок. Предприятия на основе полученного объемно-номенклатурного задания должны были получить практически полную самостоятельность в составлении законченного плана, в том числе по производительности труда, численности работающих, заработной плате, себестоимости продукции, накоплениям, капиталовложениям, новой техники и т. д. При этом главное новшество заключалось в том, чтобы увязать фонд поощрения предприятия с достигнутым уровнем рентабельности (прибыль в процентах к производственным фондам), а не с валовыми показателями, как это было раньше. Предлагалось установить специальные шкалы соответствующих коэффициентов для различных отраслей и групп предприятий, учитывая в том числе и корректировки размера поощрений в зависимости от удельного веса новых изделий в плане. По мысли Либермана, предприятие будет прямо заинтересовано снижать себестоимость продукции, экономить материальные и человеческие ресурсы, повышать производительность труда, увеличивать сменность и загрузку оборудования, перестанет требовать лишние капвложения, избавится от ненужных основных фондов и запасов материалов и т. д. Полученную часть прибыли в виде материального поощрения хозединица будет иметь право потратить по своему усмотрению. «Ясно, что организующая, воспитательная и контролирующая работа партийного и хозяйственного аппарата останется решающей силой. Но эта сила во много раз возрастет, если ее снизу будет подпирать всемерная заинтересованность в успехе дела, и не ради «показателей», а во имя реальной эффективности производства», – провозглашал Либерман. При этом он делал следующие методологические выводы: «Некоторое экономисты говорят, что нельзя слишком выпячивать прибыль, что это-де капиталистический показатель. Неверно это! Наша прибыль не имеет ничего общего с капиталистической. Сущность таких категорий, как прибыль, цена, деньги, у нас совсем иная, и они с успехом служат делу строительства коммунизма. Наша прибыль при плановых ценах на продукты труда и при использовании чистого дохода на пользу всего общества есть результат и в то же время измеритель (в денежной форме) действительной эффективности затрат труда».[1]

Идеи Либермана были положены в основу экономических преобразований, начавшихся в 1965 году и известных как «Косыгинская реформа». (В 2005 году вице-президент ОАО «РЖД» Борис Лапидус говорил, что очень хотел бы использовать этот опыт в своей компании.) Сентябрьский Пленум ЦК КПСС (1965 г.) принял программу мер, призванных создать дополнительные стимулы для работы предприятий промышленности. В частности, Пленум поставил задачу существенно изменить соотношение между административными и экономическими методами управления. Адресное директивное планирование отныне ограничивалось девятью показателями вместо тридцати. Среди них остались такие, как объем реализации продукции, фонд заработной платы, прибыль, рентабельность и др. Выполнение плана теперь выражалось не в валовых показателях, а в объеме реализованной продукции, то есть учитывалось только то, что действительно продано.

Предприятия получили небывалую ранее свободу: они могли самостоятельно планировать темпы роста производительности труда, снижение себестоимости, устанавливать величину средней заработной платы, более свободно распоряжаться прибылью, в том числе использовать ее для повышения заработной платы. По мысли авторов реформы, эти меры должны были создать заинтересованность предприятий в рентабельной работе и улучшении финансово-экономических результатов. Осенью 1965 года 43 предприятия легкой и пищевой промышленности были переведены на эксперимент, а к 1972-му 90% промышленности работало в новых условиях хозяйствования.

Поначалу полученные результаты были положительными. Восьмая пятилетка (1965–1970 гг.) оказалась лучшей из послевоенных. Происходившее в предшествующие годы снижение темпов производства было приостановлено. Однако уже в начале 70-х стало ясно, что реформа практически уходит в песок и на практике центральные органы власти вынуждены, прежде всего через партийные комитеты, все так же искать пути усиления административных рычагов управления хозяйственной деятельностью. Дело в том, что, используя новые права, предприятия стали пытаться всячески занижать планы, увеличивать зарплату вне зависимости от роста производительности труда, искать легких путей формального улучшения показателей. В брежневские годы в СССР процветали приписки, очковтирательство, бумаготворчество, производственный бюрократизм и т. д. Кроме того, события «Пражской весны» в 1968 году сильно напугали советское руководство. Было отчетливо видно, что подвижки на пути к рынку приводят к осознанию необходимости восстановления капиталистического строя с господством частной собственности и, естественно, ликвидации коммунистической диктатуры. «Косыгинская реформа» незаметно сошла на нет.

Не удались и последовавшие в 1979 и 1983 годах попытки вновь возвратиться к «либермановским» реформам. Напротив, они отчетливо показали, что те или иные варианты модернизации социалистической экономики (хозрасчет, внедрение в систему учета всяческих коэффициентов и др.) по большому счету не срабатывают. Роковой для социализма вопрос: как заставить людей производительно и качественно трудиться без расстрелов и концлагерей, оставался без ответа.

К середине 80-х стало совершенно очевидно, что советская экономическая система является нерациональной, затратной, носящей ярко выраженный экстенсивный характер. Вкладываемые деньги не дают отдачи. Новых инвестиций нет. В стране царит дефицит буквально всего – от средств производства до ширпотреба. Растет теневая экономика. Накапливается гигантский неудовлетворенный потребительский спрос. Во многих регионах укореняется фактически карточная система распределениях ряда продуктов. Ложь партийной пропаганды о преимуществах социализма становится настолько очевидной, что наиболее жизнеспособное крыло руководства КПСС осознает необходимость коренных перемен.

«Так жить нельзя!» – провозгласил избранный 10 марта 1985 на Пленуме ЦК КПСС новым генеральным секретарем Михаил Горбачев, и в то время страна с ним была целиком согласна. Даже ставший очень скоро знаменем реакции член Политбюро Егор Лигачев тоже стоял за реформы.

 

На апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК КПСС был объявлен новый экономический курс. Горбачев поставил задачу «ускорения социально-экономического развития страны», «обогащая и развивая генеральную линию на совершенствование общества развитого социализма».

В 1986 году руководство СССР начало хоть и бессистемно, но внедрять рынок, понимая ситуацию в целом как аналог Новой экономической политики 1920-х годов. При этом, что очень важно, рыночные отношения начинают строиться не в самом ядре народного хозяйства – крупной промышленности, а как бы сбоку.

1 февраля 1986 года вышло Постановление Совета министров СССР о мерах по развитию потребительской кооперации. Отныне можно было легально создавать негосударственные предприятия для улучшения снабжения населения. По сути, этой мерой в ограниченных масштабах была легализована негосударственная торговля – важнейший шаг для развития предпринимательства.

В ноябре того же года был принят Закон СССР «Об индивидуальной трудовой деятельности» (вступил в силу 1 мая 1987 г.). Этот правовой акт означал легализацию кустарей-частников, разрешал создание кооперативов в сфере мелкого производства, торговли и услуг населению.

25–26 июня 1987 года прошел Пленум ЦК КПСС, посвященный вопросам экономики. Председатель Правительства Николай Рыжков представил осторожный план преобразований. Важнейшим их пунктом был одобренный Пленумом закон СССР о государственном предприятии (объединении), который 30 июня был принят Верховным советом.

В документе указывалось, что деятельность предприятия строится на основе государственного плана экономического и социального развития. При этом «предприятие является социалистическим товаропроизводителем, производит и реализует продукцию, выполняет работы и оказывает услуги в соответствии с планом и договорами, на основе полного хозяйственного расчета, самофинансирования, самоуправления, сочетания централизованного руководства и самостоятельности». Доходы, остающиеся у предприятия после расчета с бюджетом и кредиторами, могли использоваться им по своему усмотрению. Закон провозглашал выборность руководителя предприятия его сотрудниками сроком на пять лет. Создавались также органы самоуправления – Советы трудового коллектива (СТК). Они избирались прямым голосованием и могли решать вопросы структуры управления предприятием, оплаты труда, использования фондов. При этом предприятие оставалось в государственной собственности.

В законе указывалось: «Самоуправление трудового коллектива создает глубокую личную заинтересованность каждого работника в хозяйском использовании общенародной собственности, его органическую сопричастность к делам коллектива и государства».

В целом концепция реформы исходила из того, что как только люди почувствуют себя хозяевами предприятия, они начнут активнее работать. Самоуправление должно было превратить наемных работников в хозяев, заинтересовать их в самоотверженном труде и обеспечить хозяйствование на благо самих сотрудников. По мысли реформаторов равновесие трех сил (министерство, коллектив, администрация) должно было обеспечить эффективное развитие как предприятия, так и экономики в целом. То есть отныне государство должно было использовать не прямое управление предприятиями, а лишь экономические рычаги: госзаказ, нормативы на производство продукции, лимиты на получение ресурсов, конкурсы на выгодные заказы, кредиты, налоги, регулирование цен. При этом на госзаказ приходилось порядка 85%.

Важнейшим дополнением реформы государственного предприятия являлось развитие кооперативного движения и индивидуальной трудовой деятельности, зеленую улицу которому дал принятый в мае 1988 года Закон СССР «О кооперативах».

В общем плане экономическая реформа Горбачева носила следующие черты. Основа промышленности остается в собственности государства, сохраняющего «командные высоты» (по Ленину). Значительная часть обслуживающих государственный сектор предприятий действуют в частном секторе. Предприятие получает самостоятельность, что должно помочь развивать его инициативу. Директор избирается коллективом, что должно защищать его от ведомства и сплачивать с работниками. Коллектив создает свой орган самоуправления, который контролирует администрацию, ограждает сотрудников от произвола директора. Предприятие будет действовать на рынке, что привязывает зарплату руководителей и работников к коммерческому успеху. Государство, сохраняя господствующие финансовые позиции, направляет работу предприятий своими заказами и кредитами, а также регулирует с помощью законодательства. При этом рыночные механизмы – свободные цены, конкуренция, оптовая торговля и др. – предполагалось вводить поэтапно, по мере готовности к ним экономики.

Нельзя не заметить, что план Горбачева объективно являлся не чем иным, как попыткой осуществления некоего советского варианта «китайского пути» к рыночному социализму. Что же произошло на практике после вступления в силу нового экономического порядка? Собственность на предприятиях оставалась государственной, но ее функции реально оказались в руках независимых от ведомств директоров. Произошла парадоксальная ситуация: предприятия уже освободились от административного диктата чиновников, но еще не попали в экономическую зависимость от рынка, который только планировалось построить в перспективе.

Зато уже были разрешены кооперативы, совместные предприятия и индивидуальная трудовая деятельность. Администрация любого госпредприятия могла легко организовать кооператив при своем производстве, обеспечив ему идеальные возможности получения прибыли за счет государственных ресурсов. И средства государственных предприятий хлынули в подконтрольные директорам, по сути, уже частные хозяйственные структуры. Безналичные государственные деньги стали быстро превращаться в наличные частные. Рынок продолжал создаваться не в основном реальном секторе экономики, который неуклонно размывался, а «рядом». Накопив средства, хозяева кооперативов, которыми были в большинстве руководители государственных предприятий, нанимали работников и превращались в обычные капиталистические фирмы. При этом они «оставляли» за собой и свои государственные предприятия, пользуясь ими по возможности как собственными.

Таким образом, уже в 1987–1988 годах в СССР началась, получившая в дальнейшем это название, «номенклатурная приватизация». Гайдар впоследствии дал следующую оценку этому явлению: «Более пристальный взгляд на то, что стоит за получившими у нас права гражданства терминами «номенклатурная приватизация», «номенклатурный капитализм», приближает нас к самому ядру подспудных процессов, определяющих суть происходящего. ... Номенклатурная приватизация развивалась по классическому при «азиатском способе производства» сценарию: приватизация как тихое разграбление сатрапами своих сатрапий. ... Принципиальные черты оставались те же: келейная паразитическая приватизация без включения рыночных механизмов и смены юридических форм собственности… Реально по способам распоряжения собственностью, извлечения доходов и т. д. номенклатурой была приватизирована практически вся сфера хозяйства».[2]

При этом Анатолий Чубайс впоследствии так оценивал этот период: «Спонтанная приватизация была криминальна абсолютно вся, от начала до конца, потому что под ней вообще не было никакой легальной базы. Но доказать потом невозможно было абсолютно ничего».[3]

Именно в эти годы значительная часть государственной собственности была стихийно поделена в основном теми, кто ею распоряжался, то есть партийно-хозяйственным активом СССР. В 1989 году законом была разрешена аренда трудовыми коллективами государственных предприятий. На практике это означало выкуп госпредприятий по низким ценам.

Таким образом, формирование частного капитала начало разворачиваться в СССР с 1987 года в такой форме, которая разрушала, быстро подтачивала старую систему функционирования народно-хозяйственного комплекса, но не формировала новую дееспособную систему управления экономикой.

Горбачев в целом понимал, что для успеха реформы и формирования новой, рыночной системы хозяйствования нужно отпускать цены, но боялся перспективы их резкого неконтролируемого роста. 28 июня – 1 июля 1988 года прошла 19-я Всесоюзная партийная конференция. Констатировав неудовлетворение ходом и результатами реформ, Горбачев вскользь упомянул, что экономические преобразования «упираются в реформу ценообразования», но тут же ушел от этой темы, пояснив, что это – дело крайне сложное.

 

При этом до конца 80-х годов подавляющее большинство не только всего населения, но и даже прогрессивно настроенной части интеллектуальной элиты оставалось в тисках идеологии социализма. Как вспоминал потом один из известных политических деятелей той поры Сергей Станкевич о дискуссиях времен перестройки, «каждый раз приходили волны общедемократической публики и возобновлялся этот сакраментальный вопрос о социализме».[4] Экономист, первый мэр Москвы Гавриил Попов в это время стремился подвести всяческие обоснования тому, что рынок и капитализм – это не одно и то же. И аренду, и акционерные общества, и кооперативы, и индивидуальные предприятия он считал в то время вполне приемлемыми формами социалистической собственности.

Общественный деятель и ученый Юрий Афанасьев впоследствии отмечал: «У нас в то время в голове было еще слишком много тараканов. Мы говорили и верили, что может быть социализм с человеческим лицом, что вот социализм советского толка или советского розлива можно как-то улучшать».[5]

Впервые требование частной собственности на средства производства было выдвинуто диссидентской партией «Демократический союз» при ее создании в мае 1988 года во главе с Валерией Новодворской и Евгенией Дебрянской. Из официальных публицистов первым с критикой марксизма-ленинизма выступил в конце 1988 года Александр Ципко.[6]

В ходе предвыборной кампании весной 1989 года становившийся к этому времени главным лидером демократов Борис Ельцин так же публично заявил том, что наряду с социалистической нужно признать и частную собственность, которую, правда, он еще смешивал с индивидуальной. Интересно отметить, что в дальнейшем на его мировоззрение сильно повлияла поездка в США в сентябре 1989 года, после которой Ельцин стал все больше сознательно переходить на капиталистические позиции. «Когда я увидел эти полки с сотнями, тысячами баночек, коробочек и т. д. и т. п., мне впервые стало совершенно откровенно больно за нас, за нашу страну. Довести богатейшую державу до такой нищеты… Страшно», – писал он впоследствии в мемуарах.[7]

Но в декабре 1989 года на 2-м Съезде народных депутатов Ельцин, еще «социалист»: «Не согласен с мнением некоторых ораторов, что «мы идем не тем путем». Нет, не в этом виновны товарищ Горбачев, Политбюро и Правительство. Путь тот, социалистический, путь обновления нашего общества… Топчемся на месте». Характерно, что ни в одном из своих программных выступлений 1991–1992 гг. Ельцин не говорил открыто и четко о капитализме как о конечной цели начинающихся структурных реформ, заменяя это понятие такими категориями, как рынок и демократия.

Нет сомнения, что данная особенность во многом предопределила затем крайне сложные социальные перипетии начала 90-х годов. Трудно построить нечто, называя его все время как-то либо невнятно, либо вообще по-другому. В странах Восточной Европы идеологической путаницы с социализмом и капитализмом в головах населения (и уж тем более элиты) не было, что в очень значительной степени облегчало проведение реформ. Весьма характерно, что такой же феномен строительства «того, не знаю чего» был существенно заметен впоследствии и в реформе российских железных дорог.

25 мая 1989 года открылся 1-й Съезд народных депутатов СССР. Он показал, что руководство страны теперь уже толком не знает, что нужно делать с экономикой. Горбачев, в частности, заявил, что на данном этапе следует «заняться разработкой хозяйственного механизма». Председатель Правительства Рыжков говорил о необходимости поэтапного перехода к оптовой торговле средствами производства, но без указания сроков.

Избранный на съезде Верховный совет поручил Правительству к 1 сентября подготовить План и Бюджет на 1990 год, которые должны были обеспечить условия для перехода к рынку. Эта работа была поручена команде академика Леонида Абалкина. В августе 1989 года он был назначен заместителем председателя Совета министров – председателем государственной комиссии Совета министров СССР по экономической реформе.[8] Представленные Абалкиным разработки впоследствии Гайдар оценил как «первую официальную программу реформ, ориентированных на постепенное формирование системы, похожей на рыночный социализм».[9] Основная идея здесь заключалась в том, чтобы сначала улучшить ситуацию, создать «стартовые условия», «механизм активного регулирования рынка», а затем запустить рыночную реформу. Это был «научно-разработанный», без всякой «шоковой терапии» план постепенных преобразований, рассчитанный на несколько лет. Однако он остался лишь на бумаге.

Было совершенно непонятно, за счет чего же все-таки станут создаваться нужные условия и преодолеваться кризис? Ведь о необходимости перехода к рыночным механизмам и шла речь именно потому, что иные рычаги уже практически не работали. Между тем страна к этому времени была прочно посажена на талонную систему распределения основных продуктов питания.

29 мая 1990 года Ельцин был избран Председателем Верховного совета РСФСР, а 12 июня был провозглашен суверенитет России. 12 июля 1990 г. Верховный совет РФСФР принял новую структуру Правительства РСФСР. Его Председателем был назначен Иван Силаев.

В октябре 1990 года Правительством были приняты Основные направления по стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике. В них предусматривалась постепенная демонополизация, децентрализация и разгосударствление собственности, учреждение акционерных обществ и банков, развитие частного предпринимательства и др. Однако механизмы и сроки реализации мер были обозначены приблизительно, неконкретно.

Осенью Совет министров СССР в целях преодоления товарного дефицита повысил закупочные цены на продовольствие. Однако это имело обратный эффект. Продавцам продовольствия для обслуживания текущего оборота и уплаты налогов хватало теперь меньшего количества реализуемых продуктов – и они стали сильнее придерживать их в ожидании еще большего роста цен. Было отчетливо видно, что цены нужно не повышать или понижать, а отпускать, ибо иначе нельзя задействовать рыночные механизмы. Однако Горбачев по-прежнему не соглашался на либерализацию цен и приватизацию, опасаясь возникновения многомиллионной армии безработных и социального протеста.

Осенью 1990 года широко обсуждалась программа «Пятьсот дней», подготовленная рабочей группой под руководством экономиста Григория Явлинского. В ней провозглашалась необходимость приватизации, в том числе земли, либерализации цен, макроэкономических структурных преобразований, полного раскрепощения рынка, мер по финансовой стабилизации. Однако этот документ разрабатывался без особых надежд на немедленную реализацию и рассматривался скорее как политический манифест российских властей, склонных демонстрировать союзному центру свой «рыночно-демократический» характер.

В начале 1991 года Председатель Правительства Рыжков был заменен Валентином Павловым. Новое правительство попыталось предпринять ряд экономических мер, начав в частности, наконец, либерализацию цен и денежную реформу. Однако меры оказались половинчатыми: в январе были освобождены оптовые цены на 40% изделий легкой промышленности, 50% машин и оборудования, 25% сырья. Розничные цены оставались государственными, и только в апреле произошло административное их повышение в среднем на 70%. В номенклатуре розничных цен 55% стали твердыми, 15% – регулируемыми (с верхними лимитами), 30% – договорными.[10] Такой экономический паллиатив вызвал лишь полную неразбериху, очереди за товарами с государственными ценами и у сберкасс.

Ельцин же в это время высказывается за более решительные шаги по запуску рыночных механизмов. В июне 1991 года он уверенно побеждает на выборах первого президента РСФСР, набрав 57% голосов (Рыжков – 17%, Жириновский – 8%).

15–17 июля 1991 года произошло очень важное с точки зрения экономических судеб России событие – саммит «Большой семерки» в Лондоне. В центре внимания находился вопрос об отношения к СССР. Впервые формат был расширен до «восьмерки» – в последний день в заседаниях участвовал Горбачев. Для лидеров саммита было заранее подготовлено послание, где он представил реальное положение дел в СССР и антикризисные меры правительства. Горбачев обращался с просьбой поддержки в области экономики для скорейшей реализации такого же радикального поворота, который уже произошел в сфере международных отношений и разоружения.

Лидер СССР заявлял в своем послании о проведении радикальной реформы на принципах рыночной экономики, разгосударствления и приватизации при либерализации цен. Однако он указывал, что реформирование должно проходить постепенно, шаг за шагом, без чрезмерного обострения социальной напряженности. Горбачев призывал учитывать характерные черты почти абсолютно монополизированной экономики, недостаточную развитость сектора услуг и тот факт, что сельское хозяйство по-прежнему является наиболее отсталой отраслью. Для вступления в фазу реформирования он считал необходимым преодолеть напряженную конъюнктуру, остановить рецессию (за первое полугодие 1991 г. ВНП сократился на 11%), снизить рост бюджетного дефицита, вызванный снижением добычи нефтегазового сырья и падением цен на мировом рынке, разрешить проблему продовольственного дефицита. Советское правительство, сообщал Горбачев, разработало антикризисную программу, которая нуждается в поддержке. Речь шла о консолидации и реструктуризации внешней задолженности, участии иностранного капитала в приватизации, приобретении акций ценных бумаг и собственности в СССР, техническом и консультационном содействии, поддержке внешнеторговых операций, принятии программ сотрудничества в ряде отраслей. Также в послании содержалась просьба по оказанию срочной помощи в связи с острым дефицитом товаров народного потребления и нехваткой медикаментов.

Главы стран и председатель Европейской комиссии Жак Делор два дня вели обсуждения для выработки своей позиции. В частности, президент США Джордж Буш заявлял коллегам: «Вопрос о банковских кредитах для СССР в нынешних обстоятельствах – это явный нонсенс. Необходимо проведение ряда базовых реформ. В таком случае мы не стали бы возражать против использования фондов ЕБРР». Он пояснял, что потенциальные инвесторы должны знать, с кем имеют дело. Буш также указывал, что СССР расходует 28–29% ВВП на оборону и это трудно совместимо с просьбами о гуманитарной помощи.

Канадский премьер Брайан Малруни констатировал: «Никто не станет бросать деньги в бездонную бочку». Он сообщил, что обратился к частным предпринимателям с вопросом: что необходимо сделать для их работы на русском рынке? Они ответили: «Политическая стабильность, понятные законы, финансовая реформа и конвертируемый рубль, реформа собственности и предпринимательства». Британский премьер Джон Мейджор считал, что точками соприкосновения могли бы стать более тесные отношения СССР с МВФ, интенсификация программы технического содействия реформам, расширение допуска на западные рынки. По его мнению, любой вид помощи будет лишен эффективности до тех пор, пока экономические реформы не приобретут необратимого характера.

Лидер Франции Франсуа Миттеран высказался за подключение МВФ, Всемирного банка, ЕБРР. Японский премьер Тосики Кайфу поставил вопрос о том, как Горбачев собирается сокращать бюджетный дефицит. Подытоживая, Мэйджор сформулировал шесть пунктов, среди которых значились, в частности, такие, как возможность обращения СССР в международные банки и предоставление экспертной помощи в вопросах перехода к рыночной экономике.[11]

То есть саммит со всей очевидностью показал: СССР должен сделать свой выбор либо в сторону полноценных рыночных реформ и создания экономической модели либерального типа, либо попытаться возвратиться к социализму.

В июле 1991 года после саммита собрался Пленум ЦК КПСС, представлявший собой довольно жалкое зрелище. Звучали тезисы о необходимости нового стратегического курса, делались очередные заклинания с упоминанием Ленина, признавалась целесообразность «смешанной экономики», парламентской демократии, интеграции в мировую хозяйственную систему. Слышать все это в устах Горбачева было уже никому не интересно – ни правым, ни левым. Он слишком долго занимался демагогией, не решаясь взять на себя ответственность за проведение более решительных и осознанных мер.

Менее чем через месяц – 19 августа – произошел путч ГКЧП. «История попытки переворота 19–21 августа 1991 года ставит точку в социалистическом эксперименте. … С этого времени социалистическая экономика, основанная на административном принуждении, перестает функционировать», – напишет потом Гайдар.[12] В августе деятельность КПСС в РСФСР была приостановлена. 25 августа Горбачев сложил с себя обязанности генерального секретаря ЦК КПСС, а в ноябре КПСС была запрещена. C 1 ноября союзные министерства прекратили свою деятельность.

Ситуация в экономике была катастрофической. В июне 1991 года глава КГБ Владимир Крючков заявил Верховному совету СССР, что «отечество находится на грани катастрофы».[13] Очень характерно, что тогда это признавали и те, кто впоследствии объявили себя резкими противниками «шоковой терапии». Например, академик Абалкин в сентябре 1991 года указывал: «Если в течение максимум двух месяцев не будут проведены чрезвычайные меры по стабилизации финансово-денежного положения в стране, то нас ожидает социальный взрыв. … Нам дается срок два месяца, после чего наступит развал экономики, коллапс. … Ясно, что сегодня требуются незамедлительные действия». Аналогичные выводы делались и в докладе вице-премьера СССР Владимира Щербакова Горбачеву, где предсказывалась экономическая катастрофа к концу 1991 года, и других документах. «Надвигалась угроза голода. … В этих условиях у Правительства не оставалось никакого другого пути, кроме как пойти на быструю и масштабную либерализацию цен», – констатировал впоследствии Евгений Ясин.[14]

Если говорить о цифрах, то экономическая ситуация в СССР в 1991 году выглядела следующим образом. Инфляция достигла 790%.[15] ВВП снизился на 13%. Валовый сбор зерна сократился на 24%, а его государственные закупки на 34%. Внешнеторговый оборот упал на 37%, в том числе импорт – на 45%. Наряду с этим объем денег в обращении вырос в 4,4 раза, уровень потребительских цен – в 1,6 раза. Внешний долг СССР увеличился до 84 млрд долларов.[16] Золотой запас впервые за все время существования государства составил менее 300 тонн. Недостаток валютных поступлений на оплату импорта и долга достиг в 1991 году 10,6 млрд долларов. Для покрытия этого дефицита были растрачены валютные средства предприятий и организаций на сумму 5,5 млрд долларов. Значительная часть вкладов населения в сберкассах также была изъята для пополнения бюджета. Его дефицит увеличился по сравнению с запланированным в шесть раз и достиг величины примерно 21% ВВП. Товарные запасы в розничной торговле сократились до рекордной величины – 32 дней, в том числе по мясу и рыбе – до 10 дней. Более чем в двух третях российских регионов не было вообще запасов зерна. Из числа предполагавшихся на следующий год хозяйственных договоров Госснаб не заключил и одного процента.[17] Это означало паралич системы государственного централизованного снабжения. Повсеместно действовала карточная система с достаточно низкими нормами отпуска и большими очередями. Впереди надвигались голод и хаос. Страна очень напоминала Россию зимы 1916/1917 года.

8 декабря 1991 были подписаны Беловежские соглашения между Россией, Украиной и Белоруссией об образовании Содружества Независимых Государств (СНГ). СССР прекратил свое существование. 21 декабря к СНГ присоединились еще восемь республик.

25 декабря 1991 Горбачев подал в отставку с поста Президента уже не существующего государства. Выступая в этой связи по телевидению, он упомянул в том числе и о различных формах собственности, о смешанной рыночной экономике, где найдется место для свободной конкуренции, прибыли предприятий, частной собственности и т. д. Все это выглядело в его устах, мягко говоря, уже неактуальным. Никаких акций в поддержку ни Горбачева, ни самого СССР не произошло. Страна уже вдоволь натерпелась от коммунистической партии, советской власти и социализма. Она с надеждой смотрела на Ельцина и его команду, несущих новый, неизведанный мир.

«Одна из главных причин поражения Горбачева – ставка на социалистический выбор страны», – констатировал через несколько лет новый учебник истории.[18] Действительно, социализм проиграл, как и его сознательные сторонники. Но новый цивилизованный строй без дефицитов и очередей только еще предстояло построить...

 

Исходя из основополагающих признаков рынка (частная собственность, свободное ценообразование, конкуренция) можно легко вывести и те основные меры, которые необходимо предпринять для перехода от административно-плановой экономики к рыночной, или капиталистической. Это приватизация, или разгосударствливание, имущества, отпуск цен, реструктуризация социалистических монополий, создание принципиально новой правовой базы. Никакого другого пути построить рыночные отношения просто не может быть по определению.

Непосредственным началом либеральных реформ в России являлись решения V Съезда народных депутатов РСФСР, заседавшего в октябре – ноябре 1991 года. 28 октября Президент Ельцин выступил с программным заявлением, в котором констатировал, что «период движения мелкими шагами завершен… Есть уникальная возможность за несколько месяцев стабилизировать экономическое положение и начать процесс оздоровления». Суть объявленных преобразований он определил следующим образом: либерализация цен, приватизация и акционирование в промышленности и сельском хозяйстве, антимонопольная и разумная налоговая политика, сокращение необоснованных расходов, адресная система социальной помощи, разрушение железного экономического занавеса. Решение по докладу Ельцина было принято подавляющим большинством голосов.

Съезд образовал новое Правительство РСФСР, которое возглавил Президент Ельцин. Заместителем Председателя Правительства по вопросам экономической реформы был назначен директор Института экономической политики Егор Гайдар (с 2 марта 1992 года – первый заместитель, с 16 июня – и. о. Председателя Правительства). Другие ключевые посты заняли молодые экономисты-рыночники Петр Авен, Андрей Нечаев, Александр Шохин, Анатолий Чубайс и др.

Программа Правительства явилась плодом полугодовой работы группы Гайдара. Она должна была стать планом не только экономической реформы, но и формирования национальной государственности в России. Общие принципиальные вопросы преобразований были изложены в двух документах: «Стратегия России в переходный период» и «Ближайшие экономические перспективы России».

Преобразования осуществлялись посредством реализации решений V Съезда, указов Президента и постановлений Правительства. Наиболее важной, системообразующей мерой явился отпуск цен на большинство товаров и услуг со 2 января 1992 года. Только либерализация цен на большинство товаров и услуг могла запустить хоть и крайне несовершенные, не имеющие нормальных сопутствующих условий, но все-таки рыночные механизмы в разваливающейся на глазах экономике. Все остальное – приватизацию, демонополизацию, создание новой нормативной базы и т. д. – хоть и весьма болезненно, но теоретически возможно было сделать уже параллельно и даже вдогонку. Продолжение же бездействия в сфере ценообразования означало только одно – наступление голода и установление чрезвычайного положения с командно-репрессивным производством и карточным распределением.

Этот процесс известный экономист и политический деятель Евгений Ясин (с которым МПС активно сотрудничало в бытность Николая Аксененко министром путей сообщения РФ) описывает следующим образом: «Либерализация экономики, то есть снятие многообразных административных ограничений на хозяйственную деятельность, сокращение вмешательства государства в экономику, радикальное повышение степени экономической свободы, – ключевой момент в переходе от командной, планово-распределительной экономики к рыночной. … Главный элемент указанных процессов – либерализация цен. Не случайно во всех программах перехода к рынку ключевая точка – D-day, по терминологии У. Нордхауза, – день отпуска цен, прекращения действия цен, устанавливаемых государством, и перехода к свободному формированию цен продавцами и покупателями. … Почему это так? Во-первых, это наиболее ответственный шаг, конкретные последствия которого предвидеть трудно, хотя заведомо ясно, что поначалу эти последствия будут негативны: скачок инфляции, снижение уровня жизни, адаптационный кризис производства. … Во-вторых, этот шаг должен в короткие сроки привести к решению наиболее одиозных проблем командной экономики: устранению товарного дефицита, оздоровлению бюджетов всех уровней путем ликвидации в них дотаций, запуску механизма спроса и предложения. В сущности, это запуск рыночной экономики, за которым начинается ее саморазвитие. В-третьих, это изменение основных установок поведения экономических агентов».[19]

После 2 января свободными стали 80% оптовых и 90% розничных цен. При этом с сохранением государственного контроля были административно повышены цены: на нефть – в 5 раз, на газ и электроэнергию для предприятий – в 4,7 раза, на уголь – в 5,5 раза. «Это было неудачное решение, во многом обусловившее колоссальный рост цен в 1992 году. Пятикратное повышение цен на нефть и нефтепродукты сразу задало как бы нижнюю планку повышения всех остальных цен. Можно условно предположить: не будь этого, цены в 1992 году могли вырасти не в 26, а в 8–10 раз», – считал Евгений Ясин.[20] Цены на нефть либерализировали в мае 1992 года, убедившись, что трудности возникают именно там, где сохраняется государственное ценовое регулирование. В 1993 году освободили и цены на уголь. После этого под контролем федерального правительства остались только тарифы на продукцию, как их потом начали называть, «естественных» монополий – газ, электроэнергия, железнодорожные перевозки, транспортировка нефти и др.

В результате реформы Гайдара предприятиям было разрешено самостоятельно устанавливать цены на производимую ими продукцию и самостоятельно решать вопросы сбыта и закупок. Торговые организации также получили право применять договорные цены на все виды товаров и услуг. Разрешалась частная торговля, деятельность торгово-закупочных организаций, частная внешнеэкономическая деятельность с некоторыми ограничениями.

Для достижения финансово-экономической стабилизации на образуемом рынке правительство Гайдара в соответствии с мировым опытом сосредоточилась прежде всего на вопросах реформирования и оздоровления денежного сектора. Надо было обуздать неизбежную в таких случаях инфляцию, не допустив срыва в суперинфляционные процессы. Для этого самыми действенными средствами представлялись, в соответствии с теорией и зарубежной практикой, формирование сбалансированного бюджета и жесткий контроль над государственными расходами, всемерное сокращение бюджетного дефицита, ограничение денежной эмиссии, продажа ценных бумаг, повышение процентных ставок, любые снятия инфляционных ожиданий и др.

В целом предложенный комплекс мер известен в экономике переходного периода под названием «шоковая терапия». Путем применения именно данного метода в 1990–1995 годах впечатляющих успехов в деле перехода от социалистической к рыночной экономике достигли Польша, Эстония, Чехия и Словения.

С запуском механизма свободного ценообразования для российского правительства началась тяжелая и сложная с социальной точки зрения борьба за финансовую стабилизацию в условиях, когда приватизация, создание рыночной среды и конкуренция отстают от уровня, который бы способствовал установлению нормального процента инфляции. При этом вновь вводить регулирование цен было однозначно нельзя, поскольку все мыслимые резервы здесь были выбраны уже предыдущими властями.

Тем не менее хозяйствующие субъекты теперь были вынуждены перестраивать свою работу в соответствии с реалиями рынка, когда главной задачей любого предприятия становилось налаживание производства только востребуемых обществом продуктов и их реальная продажа. В условиях, когда семь десятилетий страна, по сути, не знала, что такое производство продукции не для галочки, а для реализации, реформа, конечно, не могла пройти безболезненно. Неэффективные с точки зрения рынка предприятия моментально стали несостоятельными и требовали кредитов, дотаций и помощи в любом виде. Увеличение правительственных расходов на эти цели быстро раскручивало инфляцию. Отказ от поддержки банкротов означал усиление социальной напряженности и как неизбежное следствие – рост популярности коммунистов и фашиствующих патриотов.

После отпуска цен в первые же недели 1992 года прилавки магазинов быстро заполнились. Впервые после 1928 года граждане России расстались с дефицитом. Однако недостаток товаров сменился катастрофической нехваткой денег. Работники несостоятельных предприятий оказались в очень тяжелом положении, особенно в тех местах, где не было выбора трудоустройства. Этим не замедлили воспользоваться политики-популисты, требуя от Правительства раздачи денег и ресурсов.

В апреле 1992 года собрался VI Съезд народных депутатов РСФСР (переименовавший страну в Российскую Федерацию), который положил начало фактическому двоевластию. Большинство депутатов осудили экономическую политику Правительства, признав ее не соответствующей интересам народа, и потребовали прекратить шоковую терапию. Известный предприниматель Каха Бендукидзе потом шутил по этому поводу так: «Хронический больной лег на операцию, однако как только ему вскрыли живот, он вскочил со стола и потребовал продолжить лечение уже травками». Началось время периодических раскруток инфляции и перманентной борьбы с ней.

Наряду с этим в мае-июне правительство Гайдара разработало Программу углубления экономических реформ, которая была призвана продолжить начатый либеральный курс и добиться реальных результатов. Концепция документа, в частности, формулировала следующий стратегический подход к реформированию (годный для обозначения экономического кредо здорового либерализма вообще): «Либерализация экономики означает ограничение возможностей вмешательства государства в процессы ее функционирования. Ставка делается на саморегулирование и самоорганизацию. Правительство имеющимися в его распоряжении средствами может лишь направлять естественно протекающие процессы, удерживая в определенных рамках их негативные последствия и ускоряя появление позитивных результатов».[21]

Этой Программе не суждено было увидеть свет, но все-таки значительную долю необходимых институциональных рыночных мероприятий правительству Гайдара удалось провести или хотя бы реально начать. Важнейшей из них наряду с дерегулированием цен была приватизация собственности, которую надо было осуществить по-возможности быстро, пусть даже «несправедливо» и едва ли не бесплатно, поскольку у населения не было денег. «Цель приватизации – построение капитализма в России, причем в несколько ударных лет, выполнив ту норму выработки, на которую у остального мира ушли столетия», – высказывал при этом свою позицию председатель Комитета государственного имущества и непосредственный организатор данных процессов Анатолий Чубайс.

Как известно, разгосударствливание собственности прошло в несколько этапов, включая и массовую «ваучеризацию» (1992–1994 гг.). Евгений Ясин дает следующую оценку проведенной приватизации в России: «Как бы то ни было, какие бы проблемы ни были порождены первым этапом приватизации, сколько бы ни было допущено ошибок, сегодня можно сказать: дело завершилось несомненным успехом. Факт, что самая государственная в мире экономика за два года на две трети стала частной. Факт, что был дан импульс процессу передела собственности в пользу эффективных собственников. Приватизация прошла в обстановке гражданского мира. … С организационной точки зрения сделанное можно считать чудом, особенно в условиях России, где хорошая организация за редкими исключениями никогда не была сильной стороной, где чаще всего выбирались решения, не требовавшие серьезных организационных усилий, где слишком часто в делах царил принцип «авось, небось и как-нибудь». Массовая приватизация в России – иной случай, несмотря на все свои многочисленные огрехи. Поэтому я вынужден снять свои первоначальные возражения, а с ними и шляпу перед теми, кто это организовал: А. Чубайс, П. Мостовой, Д. Васильев, С. Васильев, А. Кох, И. Липкин, М. Бойко, П. Филиппов, А. Бедняков, Г. Томчин, М. Маневич, А. Казаков. И все-таки жаль, что «народный капитализм» не получился. Тогда бы успех был полным. Хотя мы сегодня понимаем, что это было малореально».[22]

В декабре 1992 года прошел VII Съезд народных депутатов РФ, который, как и предыдущий форум, дал отрицательную оценку работе Правительства. 14 декабря премьером был назначен Виктор Черномырдин, работавший с 30 мая 1992 года заместителем Председателя Правительства и курировавший топливно-энергетический комплекс. Таким образом «красные директора» хотели добиться перемены, прежде всего, бюджетной политики на более мягкую. Но на гайдаровском этапе удалось совершить главное историческое действие – произвести в России замену общественно-экономического строя. Социализм был сломлен и заложены основы хотя и крайне незрелого, неразвитого, но рынка. «Данный этап (с начала 1992 года) привел к изменениям в экономической сфере. Его итогом стала победа капитализма – сначала «в основном» (к концу 1992 года), а затем и «окончательно» (к середине 1996-го)», – констатировал затем один из новых учебников экономики.[23]

1993 год был кульминационным в противостоянии прагматиков и популистов. 28 марта депутаты предприняли неудавшуюся попытку импичмента Ельцина. В этих условиях 25 апреля 1993 года власти провели референдум по доверию Президенту, в котором приняли участие 62% граждан. На вопрос: «Доверяете ли вы Президенту РФ Б. Н. Ельцину?» 58,7% проголосовавших ответили «да». Но, учитывая популярность в то время Ельцина, этот результат не стал какой-то особой неожиданностью, а вот следующий ответ был совершенно не очевиден и поэтому тем ценнее. «Одобряете ли вы социально-экономическую политику Президента и Правительства?» – звучал вопрос. «Да», – ответили 53,0% участников референдума. При этом 49,5% выступили за досрочные выборы Президента и 67,2% за досрочные выборы народных депутатов. Это было явное и очень серьезное поражение антиреформаторских сил.

Однако конфликт Правительства и Верховного совета еще с середины года стал резко усиливаться. В августе 1993 года Председатель ВС Руслан Хасбулатов призвал руководителей субъектов Федерации прекратить перечисление налогов «антинародному правительству».

21 сентября Ельцин издал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в РФ». Согласно ему Съезд и Верховный совет распускались с проведением новых выборов и учреждением нового постоянного законодательного органа – Законодательного собрания с двумя палатами – Советом Федерации и Государственной думой. Также объявлялся референдум по проекту новой Конституции РФ. В телевизионном обращении Ельцин, в частности, так пояснял свою позицию: «Наиболее вопиющей является так называемая экономическая политика Верховного совета. Его решения по бюджету, приватизации, многие другие усугубляют кризис, наносят огромный вред стране. … Верховный совет перестал считаться с указами Президента, с его поправками к законопроектам, даже с конституционным правом вето».

Оппозиция не подчинилась. 22 сентября вице-президент Александр Руцкой объявил о взятии обязанностей президента на себя и приступил к формированию нового правительства. На следующий день собрался Х Чрезвычайный съезд народных депутатов. Ельцин предъявил его участникам ультиматум с требованием покинуть Белый дом до 4 октября. За день до этого срока Руцкой и Хасбулатов призвали к вооруженному штурму мэрии и телецентра «Останкино». Мэрия была захвачена. Ельцин объявил чрезвычайное положение и ввел в столицу войска. 4 октября Белый дом был обстрелян из танков и подвергнут штурму. Повстанцев арестовали.

Таким образом, в октябре 1993 года «советская» власть окончательно прекратила свое существование. Согласно проведенным тогда опросам общественного мнения, действия мятежников осуждали 65%, сочувствовали им – 22%.

С ноября началась предвыборная кампания по выборам в Государственную думу. Правительство не занималось в это время традиционным для западных стран ослаблением бюджетной политики, а, напротив, преследуя цели борьбы с инфляцией, сокращало государственные расходы, добившись к концу 1993 года некоторого снижения дефицита бюджета. Это сослужило плохую службу на выборах 12 декабря. Явка составила всего лишь 55%. По итогам прохождения в Государственную думу свыше 25% голосов сенсационно получила Либерально-демократическая партия (ЛДПР) Владимира Жириновского и лишь 17% – пропрезидентский «Выбор России» Гайдара. После распределения избранных депутатов по фракциям расстановка сил в Госдуме была такова: поборники либеральных реформ имели порядка 36%, однако их разделяли разногласия о способах и темпах реформирования экономики. Коммунисты и их союзники, получив более 38% мест, составляли достаточно монолитную реакционную массу «ничего не забывших и ничему не научившихся». Они боролись против реформ и самым серьезным образом осложняли положение в стране, всячески мешая развитию рыночных отношений и росту экономики. Остальные депутаты составляли традиционное «болото», поддерживая то тех, то других. Председателем Думы был избран в то время близкий к коммунистам Иван Рыбкин.

Одновременно прошел референдум по новой Конституции, одобривший ее. В статье 8 Основного закона говорилось: «1. В Российской Федерации гарантируется единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности. 2. В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные виды собственности». Таким образом, Конституция 1993 года законодательно закрепила наряду с демократическими нормами государственного устройства также и основы рыночной экономики.

14 декабря 1995 года прошли выборы во II Государственную думу. Наибольшего успеха как по партийным спискам, так и в одномандатных округах добилась КПРФ, получив 33% голосов. Вместе с союзниками – депутатскими группами «Народовластие» и «Аграрной» – она имела порядка 49% мандатов. Правые партии в совокупности могли набрать всего около 36%: проправительственный «Наш дом Россия» имел 14,4%, «Яблоко» – 10,2%, ЛДПР – 11,3%. Спикером Госдумы являлся умеренный коммунист Геннадий Селезнев. КПРФ в этом составе Государственной думы правила бал и проводила последовательно реакционную политику. Ею двигало одно единственное стремление – затормозить ход реформ. В частности, ни о какой либерализации в сфере железнодорожного транспорта левые и слышать не хотели.

В то же время нельзя не видеть, что многие депутаты-коммунисты в этот период уже обросли достаточным «жирком» в виде своих депутатских привилегий и собственности, а потому на самом деле не хотели бы реставрации социализма. Поэтому они использовали популистские методы, не допуская роспуска Президентом Думы, но и не поддерживая курс реформ. «Оппозиция в ГД отклонила или затянула обсуждение большинства законопроектов, помешав принятию многих законов, необходимых для укрепления конституционного порядка, функционирования Гражданского кодекса и продолжению приватизации. Зато она добилась ряда популистских законов, для реализации которых не было средств. Внося частые поправки в уже действующие законы, ГД лишила их систему необходимой устойчивости», – констатировал один из наиболее авторитетных историков международных процессов либерализации экономики Иван Кривогуз.[24] Выступая на словах «за народ», коммунисты на самом деле чрезвычайно усугубляли его положение, мешая развитию того самого рынка, который один только и мог способствовать росту экономики и благосостоянию населения.

16 июня 1996 прошел первый, а 3 июля – второй тур президентских выборов. Победу одержал Борис Ельцин, набрав 53,8% голосов. Чубайс торжественно заявил перед десятками телекамер: «Вбит последний гвоздь в крышку гроба русского коммунизма!»

Рыночные реформы в России прошли последнюю точку возможного возврата. Ясин дал этому этапу такую оценку: «В исключительно трудных экономических, социальных и политических условиях, в муках и тревогах осуществлен минимальный пусковой комплекс структурных реформ, необходимых для создания и развития рыночной экономики. Какова бы ни была цена, как бы не распределялись издержки перехода между ошибками в политике и объективными препятствиями, назвать такой итог поражением или крахом реформ нельзя. А успехом можно! Десять лет назад мало кто поверил бы, что такую работу в нашей стране можно выполнить в столь короткие годы. Но это весьма скромные успехи, если учесть …то, что здание рыночной экономики в России скроено пока что грубо, как бы плотницким топором, что еще очень и очень многое не сделано».[25]

Кривогуз охарактеризовал проведенные в России в эти годы преобразования следующим образом: «Концепция реформ исходила из реальности – стремления активного большинства граждан к либерально-рыночным преобразованиям, отсутствия средств и ресурсов власти, неотложности предотвращения крушения экономики и развала страны. Реформаторы внесли крупнейший вклад в сохранение государственного единства страны как Федерации, в разгосударствливание экономики, создание новых государственных структур и использование их для рывка в проведении рыночных реформ, разработку новой Конституции. Особенно много было сделано Е. Гайдаром, Г. Бурбулисом, А. Чубайсом, Б. Федоровым, С. Шахраем, А. Козыревым, С. Филатовым, С. Алексеевым, Б. Немцовым. Радикалы исходили из неотложности рыночных преобразований для предотвращения крушения и добивались их ускорения, не всегда имея возможность выбирать оптимальные способы и формы. Не всегда от них зависело правовое обеспечение реформ. Кроме того, опасаясь реванша противников, они стремились быстрее продвинуть преобразования до необратимости, исключающей возможность реставрации».[26]

 

Зима 1996–1997 года, когда Ельцин болел и по существу не принимал участия в управлении государством, не сопровождалась какими-либо существенными шагами Правительства в сторону того или иного курса. В марте 1997-го поправившийся Ельцин ввел в Правительство двух новых вице-премьеров – Анатолия Чубайса и Бориса Немцова, которые в свою очередь обновили состав министров. Так возникло «правительство младореформаторов». Это стало ключевым событием в жизни России в 1997 году.

Младореформаторы работали в условиях, когда о возможном возврате к власти коммунистов уже речь не шла. На ситуацию стали оказывать влияние другие факторы и, в частности, нацеленность тех или иных сформировавшихся в экономике отраслей на определенном курсе: либеральном или протекционистском. Расклад был примерно такой. Сырьевые и энергетические экспортеры были заинтересованы в свободном режиме внешней торговли и в целом – в либерализме. Производители так называемой промежуточной продукции (металлургия, химия и нефтехимия, экспортный ВПК), которая также продавалась за рубеж, стремились к либеральному курсу, но с низкими ценами естественных монополий, в частности железнодорожного транспорта. Для производителей продукции, конкурентной на внутреннем рынке (машиностроение и металлообработка, часть химической, медицинская и микробиологическая продукция, пищевая и др.), ключевое значение имела стабильность национальной валюты, высокий курс рубля и также обуздание тарифных аппетитов естественных монополий. Протекционизм для них был не столь важен, а для использующих импортное оборудование или комплектующие – вообще вреден. И последнюю группу составляли все неконкурентоспособные производства, которые по-прежнему требовали от государства мер всяческой поддержки, в частности заградительных пошлин для импорта, дотаций и т. д. Сюда входили некоторые подотрасли машиностроения, часть отраслей легкой промышленности и др. В целом же экспортные отрасли были заинтересованы в либерализме, а импортозамещающие хотели протекционизма.

Правительство в такой ситуации могло опираться на достаточно широкие производственные коалиции. Например, поддерживая общелиберальный режим, ужесточить контроль за деятельностью инфраструктурных монополий и приступать к их реструктуризации и демонополизации с целью создания на их основе более эффективных бизнесов.

Другой особенностью данного нового периода была опасность полного подчинения государства крупному бизнесу, к этому времени уже вполне сформировавшемуся и требующему политической власти. При этом олигархи не только давили на власть, но и требовали включения в Правительство своих представителей. Младореформаторы понимали эту опасность, ощущали на себе крайне жесткое давление олигархов и стремились дистанцироваться от них. Постепенно их все же удалось вытеснить из всех государственных структур. (Последним «ушли» Бориса Березовского.)

В целом младореформаторы добились значительных успехов в вопросах преодоления бюджетного кризиса, повышения эффективности расходов, преодоления неплатежей, борьбы с наиболее одиозными формами организованной преступности, в частности коррупции. Был подготовлен проект нового Налогового кодекса, пакет документов по социальной реформе, преобразованиям в ЖКХ, намечена военная реформа. В это время была закреплена практика аукционной организации государственных закупок. В 1997 году предприняты также попытки более эффективного регулирования деятельности естественных монополий. С 1998 года осуществился переход на казначейскую систему исполнения бюджета.

Именно с приходом младореформаторов начался долгий и тернистый путь реальных рыночных реформ и на железнодорожном транспорте. 28 апреля 1997 года был издан подготовленный под руководством первого вице-премьера Бориса Немцова Указ Президента РФ № 426 «Об основных положениях структурной реформы в сферах естественных монополий», а 15 мая 1998 года во исполнение этого документа принято Постановление Правительства № 448, утвердившее Концепцию структурной реформы федерального железнодорожного транспорта. (См. главу «В начале был Указ».)

1997 год показал экономический рост на уровне 0,4%, а по объему промышленной продукции – около 2%. Во всяком случае, можно было говорить уже о стабилизации экономики и переходе к ее росту. Инфляция составила всего лишь 11% за год.

 

Темпы роста ВВП в России и ряде государств СНГ и Балтии в 1996—2003 гг., %[27]

 

	1996 г.	1997 г.	1998 г.	1999 г.	2000 г.	2001 г.	2002 г.	2003 г.
Россия	- 3,6	1,4	- 5,3	6,4	10,0	5,1	4,7	7,3
Украина	- 10,0	- 3,0	- 1,9	- 0,2	5,9	9,2	4,8	8,5
Казахстан	0,5	1,7	- 1,9	2,7	9,8	13,5	9,8	9,2
Эстония	3,9	9,8	4,6	- 0,6	7,3	6,5	6,0	4,7
Грузия	11,2	10,5	3,1	2,9	1,8	4,8	5,5	8,6

 

 

Приведенная таблица показывает не только динамику ВВП России, но и доказывает то, что там, где рыночные реформы прошли более активно, дела шли несравненно лучше. В России же уже летом 1997 года давление на младореформаторов со стороны популистской Думы усилилось и двоевластие опять практически парализовало реформы. К тому же явно назревал финансовый кризис. С мая 1993 года для покрытия слишком больших бюджетных дефицитов, принимаемых по требованию законодательной власти, выпускались государственные краткосрочные обязательства (ГКО), которые с февраля 1994 продавались в том числе нерезидентам. Пирамида медленно, но верно нарастала. «Кризис был неизбежен. Парламент из года в год принимал дефицитные бюджеты, наращивая объем государственного долга. … Главная и общая причина дефолта – сложившаяся система двоевластия в России и утверждение законодательной властью дефицитных бюджетов, из года в год накапливавших неподъемный государственный долг», – констатировал один из наиболее объективных исследователей данного периода Леонид Лопатников.

23 марта 1998 года правительство Черномырдина достаточно неожиданно было отправлено в отставку. Новым премьером стал министр топливной и энергетической промышленности Сергей Кириенко. Правительство предложило антикризисную программу, но Дума ее не поддержала. Лето прошло в переговорах с МВФ и Всемирным банком, однако это не спасло ситуацию. 17 августа Правительство объявило дефолт, или решение в одностороннем порядке ввести мораторий на банковские расчеты с Западом и выплату дивидендов по ГКО, заморозить счета частных банков и девальвировать рубль. 23 августа 1998 Кириенко был отправлен в отставку.

Дефолт повлек за собой достаточно сильный кризис государственной власти и перегруппировку сил на российской политической сцене. Ситуация в экономике резко обострилась. Наступил практически паралич банковской системы, начался массовый отток иностранных инвестиций и новый спад производства, произошло падение жизненного уровня населения. Сильнее всего дефолт прошелся по начавшему было вставать на ноги среднему классу. Тысячи мелких фирм были разорены, еще большее число предпринимателей оказалось в сложнейшем финансовом состоянии в результате резкого роста задолженностей, которые, как правило, в то время исчислялись в долларах. Чубайс вспоминал: «Августовские события больнее всего ударили по тем, кто в нас верил – по подрастающему среднему и малому бизнесу. 1997-й был первым годом роста экономики, в стране появился средний класс, и это до сих пор предмет моей гордости, однако именно эти достижения были перечеркнуты».[28] Ряд олигархов также лишился финансовой опоры своих «империй», некоторые другие висели на волоске от краха. Дискредитация Ельцина достигла опасной для стабильности власти величины, ибо за два дня до обвала рубля он публично заявил о невозможности этого.

В таких условиях Президент Ельцин предложил на пост премьера Черномырдина, но Дума дважды его провалила. 12 сентября Председателем Правительства стал Евгений Примаков. Своим первым заместителем, ведающим экономикой, он из прагматических соображений назначил члена КПРФ Юрия Маслюкова.

Страна наполнилась упорными слухами, что Примаков намерен осуществить целый ряд мер из арсенала КПРФ, включая национализацию крупных промышленных предприятий и целых отраслей, проведение активной протекционистской политики, осуществление больших финансовых вливаний в неконкурентоспособные предприятия, запрет хождения доллара, масштабное государственное регулирование цен и т. п. Однако уже в декабре Примаков публично открестился от подобных мнений и всю зиму проводил фактически умеренный либеральный курс с сильным государственным регулированием, в целом успокоивший страну после потрясений дефолта. По поводу своей политики в сфере естественных монополий Примаков впоследствии писал так: «Какой подход избрать: их приватизационное раздробление, как рекомендовал МВФ, или сохранение при определяющем государственном участии? Мы твердо заняли позицию на сохранение естественных монополий под государственным контролем. При этом далеко не последнюю роль играет та особенность естественных монополий, что они своим существованием скрепляют единство России, являясь инструментом антисепаратистских тенденций. Но стремление сохранить естественные монополии как единые организмы отнюдь не означало согласие на их всевластие. Государство должно было взять и взяло курс на регулирование цен и тарифов. Наше правительство стремилось и добивалось того, чтобы предотвратить необоснованный рост цен на продукты и услуги естественных монополий, исключающий опережение этих цен по сравнению с ценами на промышленную продукцию».[29]

Между тем объективно финансовый кризис осени 1998 года сыграл роль хоть и болезненной, но в монетаристском отношении оздоровительной процедуры, создав в совокупности с другими тенденциями в экономике благоприятные условия для ее подъема. В мае 1999 года Правительство Примакова тихо ушло в отставку, ничего не испортив, как этого поначалу явно можно было ожидать. (Лидер КПРФ Геннадий Зюганов на слушаниях в Думе настойчиво предлагал Правительству национализировать нефтяную и газовую промышленность, но до этого дело не дошло.)

Взвешенную политику продолжило, по сути, и Правительство Сергея Степашина. Однако срок президентства Ельцина приближался к концу. Нужно было выбрать преемника и дать ему соответствующий политический разгон для победы на выборах. В августе премьером, а следовательно, и преемником, был назначен Владимир Путин.

Экономическая ситуация в стране ему явно благоприятствовала. Вся черновая, самая грязная работа по переходу на рыночные рельсы осталась практически позади, а эффект от нее был уже совершенно осязаем. В 1999 году рост ВВП составил 6,4%, увеличение объема промышленной продукции – 11%.[30] При этом страна имела практически первый за последнее десятилетие реальный бюджет. Начался опять и рост цен на нефть. Однако растерять благоприятные наработки дальнейшим бездельем было весьма легко. Придя к власти, Путин создал Центр стратегических исследований под руководством Германа Грефа. В результате была разработана Программа «Основные направления социально-экономической политики Российской Федерации на долгосрочную перспективу». При ней имелся План первоочередных мер на 2000–2001 гг.». Девиз нового курса был сформулирован так: «Человек, его права и интересы – насколько возможно, государство, гарант этих прав – насколько необходимо». 8 июня 2000 года на специальном заседании Правительства программа Грефа была в целом одобрена. Она предусматривала дальнейшую либерализацию экономики и усиление эффективности государственного регулирования.