-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Андрей Гурьев. Как закалялся агитпроп: Система государственной идеологической обработки населения в первые годы НЭПа. Санкт-Петербург. 2010 г.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

Глава 7

 

Контрреволюционеры, шпионы и растлители молодежи

 

 

Торжество омрачено было некоторым замешательством,

вызванным врагами счастья, которые тем самым, естественно,

лишили себя права стать кирпичами обновленного вчера

фундамента Единого Государства.

Евгений Замятин, «Мы»

 

 

 

                                                                                                 1

 

         Спектр идейно-политических антибольшевистских сил, действовавших в России[1] и за рубежом[2] в исследуемый период был представлен всеми своими нишами. При этом политика советского правительства после Октябрьской революции вызвала гигантскую эмиграционную волну. В первые годы Россию покинуло более двух миллионов человек. К концу 1924 г. в Германии оказалось около 600 тыс. русских эмигрантов, во Франции – около 400 тыс., в Манчжурии – более 100 тыс., в США – около 30 тыс. Беженцы из России обосновались в более чем 25 странах.[3] Это была в большинстве своем образованная публика, состоявшая в том числе и из многих политических активистов, сохранивших за границей свои организации и издававших газеты и журналы. Всего в эмиграции выходило в это время свыше 3 тыс. наименований русскоязычных периодических изданий.[4]

         Правый фланг антибольшевистских политических сил занимали монархисты, центры которых находились исключительно за рубежом. Это крыло можно охарактеризовать в целом как реставраторское с некоторыми вариациями и смягченными публичными резолюциями по сравнению с более реакционной личной позицией многих ориентированных на монархию эмигрантов. Их общее отношение к поражению в Гражданской войне можно было бы выразить словами близкого по духу к консервативному лагерю Ивана Бунина: «Народ не принял белых...Что же если это так, то это только лишнее доказательство глубокого падения народа.... Пусть не всегда были подобны горнему снегу одежды белого ратника, - да святится вовеки его память!».[5]

         Также эпитеты Бунина, характеризующие его отношение к Советской власти, подходили и для всей монархической диаспоре эмиграции: «душегубство и разрушительство», «враг столь подлый и свирепый, что нет имени его подлости и свирепству», «грабеж и убийство», «мерзости всяческих злодеяний и всяческой нравственной проказы», «разнузданная власть черни», «разгул дикаря», «Содом и Гоморра», «великая ложь» и т.п. [6]

         Но при этом надо иметь ввиду, что монархисты в отличиt от остальной части эмиграции не признали не только Октябрьскую революцию, но и Февральскую – детище, по словам одного из главных идеологов консервативного монархического крыла эмиграции, церковного историка Н.Д. Тальберга, «Родзянок, Милюковых, Львовых и Керенских... возводивших свою Родину на Голгофу революционных мучений... поддельно-демократических, беспочвенных и бессильных политиканов, которые и довели Россию до захвата ее коммунистами». Сторонники монархии мучительно ностальгировали по «России настоящей, той, которая была сильна и могуча до позорного действа 1917 г., той, которая мудрым правлением ее Царей и Императоров дала рассвет промышленности», и по тому «благодетельному историческому строю...с которым в мире только и связано все красивое, могучее и величественное».[7] Монархисты неизменно оценивали довоенную Россию как вполне благополучную державу, находившуюся на подъеме. Лидер Русского народно-монархического союза конституционных монархистов, историк С.С.Ольденбург в своем капитальном исследовании «Царствование императора Николая II» впоследствии констатировал, что «на двадцатом году царствования императора Николая II Россия достигла еще невиданного в ней уровня материального преуспеяния».

         Несмотря на общее принципиальное положительное отношение к монархической идее, этот лагерь все-таки не был однороден. Здесь имелись как, в полном смысле известного выражения Талейрана, «ничего не забывшие, ничему не научившиеся», так и более умеренные деятели, симпатизировавшие реформаторскому курсу П.А.Столыпина, хотя зачастую лишь задним числом. Также существовали «антантофилы» и германофилы - в зависимости от того, с какой страной связывались надежды на помощь. Кроме того выделялись непредрешенцы, не считавшие себя вправе определять в своих политических программах государственное устройство страны из заграницы, и легитимисты, считавшие необходимым провозглашение Царя уже в эмиграции.

         Следует отметить, что к монархической парадигме к началу 1920-ых годов в эмиграции стали тяготеть отнюдь не только черносотенцы, но частично и бывшие сторонники консервативно-леберальных течений – октябристы, прогрессисты и даже некоторые кадеты. Ярким примером такой эволюции являлся увлекавшийся в 1890-ых годах марксизмом, а затем один из основателей и лидеров Партии конституционных демократов Петр Струве. Еще в начале ХХ века он выступал за «гармоническое сочетание в одном лице идейных мотивов либерализма и консерватизма» и, являя собой сторонника некоего либерального национализма, призывал «соединить здоровое патриотическое чувство с гражданскими освободительными стремлениями» [8]. Не чуждый идей великодержавности России, Струве все больше эволюционировал к государственничеству и в 1915 году по идейным соображениям вышел из состава кадетского ЦК, а после Октябрьской революции и окончания Первой мировой войны был уже ближе к монархистам, чем либералам. Объясняя свое поправение, он, в частности, писал: "Поскольку крушение монархии для русских означало и крушение самой России, многие образованные русские, не бывшие монархистами, стали монархистами из русского патриотизма."[9] Кроме того он отмечал: «На того, кто посмотрел в глаза русскому опыту ...социалистические увещания не могут производить ни малейшего впечатления. Мы, проделавшие этот опыт, хорошо понимаем, что с грозной духовной и социальной опасностью коммунизма может бороться не социалистическая маниловщина, а только самое напряженное сосредоточение охранительных сил». То есть, по мнению Струве, победить коммунистическую диктатуру можно было только централизованным напряжением всех имеющихся ресурсов.

         При этом он, как и многие монархисты, обращал в начале 1920-ых годов внимание и на опыт развития в Европе фашизма, который его интересовал как метод борьбы с большевиками. Струве рассуждал: «Как бы критически не относиться к фашизму, к его отдельным проявлениям и приемам, он есть спасительная, даже для демократии, реакция против коммунизма, он есть великое охранительное движение, сильное и замечательное тем, что консервативные соки и силы оно ищет и извлекает из народных глубин».[10] Аналогично и такой цивилизованный, умеренный монархист как С.С. Ольденбург писал в письме к П.Б.Струве 15 июля 1922 г.: «Деятельность фашистов является огромным благотворным фактором - каковы бы ни были отдельные проявления. Это «революция» только по приемам, - вроде того, как Вы писали, что и русское белое движение должно было стать революционным по методам; - так вот фашисты сумели! ... Меня, может быть, фашисты не вполне удовлетворяют [лишь] своей амонархичностью».[11] Очевидно, что это были поиски некоего, впоследствии известного как пиночетовского, варианта борьбы цивилизации с раковой опухолью коммунизма за  свое выживание. Той цивилизации, которая в свое время не сумела реформироваться, модернизироваться и снять в себе накопившиеся антагонизмы.   

         С 29 мая по 7 июня 1921 г. прошел монархический Съезд хозяйственного восстановления России в г. Бад-Рейхенгалле (Бавария) с участием 106 делегатов из 30-ти стран. Его почетным председателем был митрополит Антоний (Храповицкий), председателем — один из лидеров партии «Союз русского народа», депутат IV Думы А.Н. Крупенский. Форум приветствовала телеграммой вдовствующая императрица Мария Федоровна, жившая в Копенгагене.[12]

         На Съезде проявилось три течения: "парламентаристы" во главе с Е.А.Ефимовским, "конституционалисты", возглавляемые А.М.Масленниковым (оба – бывшие кадеты) и "абсолютисты" (порядка 40% участников) со своим лидером - одним из наиболее одиозных черносотенцев Н.Е.Марковым (Вторым), до революции главой партии «Союз русского народа». Некоторые их программные различия не помешали принятию ряда общих резолюций. В частности, в «Обращении съезда ко всем русским» говорилось: «Хозяйственное восстановление России немыслимо без возвращения к коренным заветам ее прошлого и восстановления монархии». В документе также содержались следующие программные установки: «Кормилец земли — русский хлебопашец должен быть обеспечен достаточным количеством земли, принадлежащей ему на праве собственности, чтобы не только кормить свою семью и богатеть самому, но, как всегда оно и было, давать источники существования всему государству Русскому. Право свободного труда, охраняемого законом от всякой эксплуатации, должно стать верным источником благосостояния рабочих. Свободное право промыслов и торговли будет принадлежать каждому желающему. Свобода гражданская и политическая при твердой охране законом нерушимости права собственности, равенство всех перед законом станут основой отношений как между отдельными лицами, так и между различными народностями в государстве. Вероисповедная свобода вернет душевный мир всему населению России. И построенная на этих началах Россия, крепкая внутри, страшная всем нарушителям ее национальных интересов, вновь восстанет во всей своей прежней славе, охраняемая собственной своей народной армией — не красной и не белой, а Императорской русской армией. И в армии этой воскреснет старый боевой завет «За Веру, Царя и Отечество», и безвозвратно минует то время, когда, захваченная демагогами, она стала безопасной для внешнего врага и несла опустошение и гибель собственной Родине».[13]

         При этом в «Основных положениях», принятых Съездом, наряду с общим тезисом о необходимости «восстановления монархии, возглавляемой законным Государем из Дома Романовых», было отмечено, что делегаты сочли преждевременным более конкретно официально сформулировать свои требования по будущему государственному устройству, а также и земельному вопросу. А вот намерения в области пропаганды и агитации были выражены следующим образом: «Съезд считает необходимым немедленное создание за границей большого серьезного органа периодической печати для всестороннего развития монархической идеи, для изучения и развития русского монархического движения, для правильного и полного освещения происходящего в широких массах русского народа процесса возвращения к путям русского национального идеала, для раскрытия перед иностранным общественным мнением правды об истинных чаяниях русского народа и для воспитания среди русской эмиграции людей в духе родных национальных начал и подготовления их к предстоящему государственному строительству».[14] В вопросах тактики монархисты продолжали делать ставку на остатки Белой армии и участие иностранных держав, а также внутреннее разложение большевистского режима. Какие-либо союзы, хотя бы и временные, с партиями республиканского и социалистического направления объявлялись невозможными и бесцельными. А вот помощь от различных религиозных, антимасонских или антисемитских организаций признавалась вполне желательной.

         Также в документах Съезда промелькнула любопытная общая фигуральная формула идейно-политической позиции монархистов: «Восстановление России без старых недостатков, но на старых устоях».[15] Однако для людей, искушенных в политике, было отчетливо видно, что крайне правые проявляют достаточно много лукавства, чтобы казаться как можно менее реакционными в глазах и Европы, и эмиграции, и самой России. Либеральная газета П.Н. Милюкова «Последние новости» квалифицировала главные установки монархистов как восстановление монархии и династии Романовых, признание православия государственной религией, решение земельного вопроса с максимальным учетом интересов помещиков, а в итоге, на самом деле, стремление к «полной реставрации, полному возвращению даже не 1916 году, а к 1904-му».[16]

         На Рейхенгальском съезде был создан Высший монархический совет (ВМС) во главе с Марковым, которого духовно тяготевший к правому лагерю философ Иван Ильин объективно характеризовал так: «Человек умный, волевой и патриотичный. Не необразованный, прямолинейный и очень властный. ...У него ...нет ни духовной ширины, ни научно-воспитанной совести, ни чуткости, ни такта духовного. Помимо этого — Марков одержим (искренне, страстно, «тенеброзно») маниею антисемитизма: в основе этого у него мания преследования, с которой он не справляется или справляется редко и с трудом».[17]

         Помимо Маркова основными членами первого состава ВМС стали  A.M. Масленников и А.А. Ширинский-Шихматов, почетными членами - митрополит Антоний  и архиепископ Евлогий. Позже были кооптированы А.Ф. Трепов, А.Н. Крупенский,  С.С. Ольденбург, Н.Д. Тальберг, Е.А. Ефимовский и др. ВМС признали за руководящую монархистскую инстанцию большинство монархических организаций в разных странах. Он издавал свой печатный орган «Высший монархический совет». Монархисты выступали с докладами, устраивали различные собрания. Высший монархический совет хотел подчинить себе и остатки Белой армии, однако верховный главнокомандующий П.Н.Врангель ответил отказом в духе «армия вне политики». В качестве претендента на Императорский престол ВМС поддерживал Великого князя Николая Николаевича, который, однако, сам никаких активных действий к этому не предпринимал.

         Совет располагался сначала в Берлине, а с 1922 г. – в Париже. 16-22 ноября здесь прошел II монархический съезд, однако он столь большого значения как первый не получил. Районом наибольшего сосредоточения монархических сил являлись Балканы, западная часть Турции, Германия (Бавария). Наиболее значительными изданиями монархистов были «Двуглавый орел» (1920-1922, 1926-1931), "Новое время" (1921 – 1930 гг.),"Грядущая Россия" (1921 – 1922 гг.), "Возрождение" (1925 – 1940 гг.), «Луч света» (1919 – 1926 гг.), "Русь объединенная, самодержавная и православная", "Державная Русь", «Вестник Русского монархического объединения в Баварии» и др.

         Как уже упоминалось, политические настроения сторонников монархии нередко отличались откровенной реакционностью. Например, наиболее активный защитник самодержавия Марков в одном из своих выступлений на Рейхенгальском съезде вспомнил, как еще в III Государственной Думе он дал отпор адвокату Ф.Н. Плевако по поводу предложения демократических реформ. В ответ на его заявление, что «русскому народу пора одеть тогу гражданина», Марков гневно заявил: «Не римская простыня нужна русскому народу, а теплый романовский полушубок». И добавил: «Нужна тугая трехцветная опояска и хорошие ежовые рукавицы».[18]

         В.В. Шульгин публично выступал за предоставление населению России «без различий классов и национальностей ...равенства гражданских прав, устанавливаемых на началах частной собственности, личной инициативы и хозяйственной свободы»,[19] но по поводу того, должна ли монархия быть конституционной и дополняться парламентом, признавался: «Да...Десять лет Государственно Думы – меня испортили...Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы была конституционная монархия. Но надо различать ...желание от возможного...Мне кажется, что желанное невозможно...После всего, что произошло, конституционная монархия вряд ли мыслима...По крайней мере, в течении ряда лет, и главным образом вследствие причин экономических...Чтобы выйти из положения, придется в каждые полчаса подписывать героические решения...А ведь вы знаете, что русский парламент героических, ответственных...безумно смелых решений принимать не может...В русской действительности героические решения может принимать только один человек».[20]

         Монархическая газета "Новое время" писала, что в России нужна такая власть, при которой не только социалисту Керенскому, но и либералу Милюкову пришлось бы скрываться в подполье. По воспоминаниям Б.Александровского, работавшего врачом в расквартированной на Балканах армии Врангеля, большинство офицеров были настроены по возвращению в Россию "перевешать всех, от взбунтовавшегося мужика до слюнявого интеллигента Милюкова".[21] В армии по мере возможности поддерживался дух реванша и непримиримости к противнику. Даже за чтение кадетской газеты "Последние новости" офицеров сажали на гауптвахту.[22] При этом редакторы монархического альманаха «Луч света» белогвардейские офицеры С.В. Таборицкий и П.Н. Шабельский-Борк устроили 28 марта 1922 г. на Милюкова покушение, во время которого тот не пострадал, но был убит бросившийся на его защиту известный правый кадет В.Д. Набоков.

         Насколько велико было в среде монархистов неприятие любых демократических идей показывает также следующий факт. На Рейхенгальском съезде серьезно высказывались мнения, что необходимо в той или иной форме временно поддерживать большевиков, поскольку они "дискредитируют демократию, чем вызывается в настроении народа ориентация вправо". Проводилась также мысль, что надо "дать большевикам выполнить грязную работу по покорению окраинных государств". Для этого предлагалось монархически настроенным элементам в России вступать в Красную армию и советские учреждения для того, чтобы бороться против всех преждевременных попыток к восстанию и быть готовыми взять власть, когда народ окончательно устанет от большевиков.[23]

         Монархисты действовали исключительно в эмиграции, и в России их влияние в рассматриваемое время было очень слабым. Наиболее восприимчивые к данной идеологии слои населения – помещики, крупное чиновничество, высшее духовенство, часть офицерства – в ходе Гражданской войны либо погибли, либо эмигрировали, либо уже служили большевикам, так как в противном случае их семьи не имели бы средств к существованию или же были бы расстреляны в рамках активно применяемого Троцким в Красной Армии института заложничества. Среди сколько-нибудь широких слоев населения перспектива реставрация самодержавной монархии, или "старого режима" с всей его упертостью никакой популярностью не пользовалась. Дискредитации монархической идеи во многом способствовала реакционная аграрная, социальная и национальная политика белых правительств в 1918 – 1920 гг. О непопулярности царизма говорит такой конкретный факт. Некто Л.Неманов, сотрудничавший позднее в "Последних новостях", в конце Гражданской войны находился в расположении Белых войск. Желая собрать материал о Красной Армии, он провел беседы с 400 пленными красноармейцами, почти все из которых были крестьянами. На один из его вопросов, а именно: не жаль ли им дофевральской России, почти все опрошенные отвечали одинаково отрицательно в уклончивых выражениях типа "не наша тут вина", "видно судьба такова" и т.п. Никакого существенного сожаления выражено не было, хотя разговор велся в белом плену.[24]

         Видный идеолог монархизма Василий Шульгин признавал, что в деле завоевания популярности среди народа России "императорский титул сейчас не помощь, а препятствие для эмиграции".[25] Генерал Врангель и другие монархически настроенные политики-военные вынуждены были стараться вуалировать свои взгляды, чтобы не дискредитировать остатки Белой армии.

         Монархическое крыло во многом ослаблялось и тем, что среди оставшихся членов Дома Романовых не было единства, а прогрессировал, наоборот раскол. Он вполне оформился после того, как 31 августа 1924 г. Великий князь Кирилл Владимирович обнародовал Манифест, в котором провозгласил себя Императором Всероссийским. При этом он писал: «Пусть Русская Армия, хотя и называемая красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа и, воскресив исторический Завет за Веру, Царя и Отечество, восстановит на Руси былой Закон и Порядок. Заодно с Армиею пусть всколыхнется громада народная и призовет своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей Народа». Манифест почти не содержал программных политических статей, за исключением того, что новый «Царь восстановит Храмы, простит заблудших, законно закрепит за крестьянами землю».[26]

         Однако вдовствующая Императрица Мария Федоровна и Великий князь Николай Николаевич не замедлили выступить с публичными заявлениями о непризнании Кирилла Императором. При этом Николай Николаевич писал: «Я уже неоднократно высказывал неизменное мое убеждение, что будущее устройство Государства российского может быть решено только на русской земле, в соответствии с чаяниями русского народа».[27] Несколько позже, в 1925 г. в одном из интервью Великий князь, в частности, говорил: «Русский народ умирает с голода, и этот всеобщий голод неизбежный результат советского режима. ...Меньшинство угнетателей ненавидимо населением. Они держатся только жестокостью и полицейским режимом, жестокость которого излишне клеймить. Когда кончится это рабство? Я не пророк, но моя вера непоколебима». Однако Николай Николаевич не делал ставку на вооруженную борьбу с помощью иностранного вмешательства, поскольку, по его мнению, таким способом не удалось бы завоевать доверия населения. Он подчеркивал: «Главные русские вопросы могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе».[28] 

         Следует отметить, что в рассматриваемый период большевистская контрпропаганда почти не занималась критикой монархической идеологии и ее носителей, ибо не видела в этом никакой особой нужды.[29] 

 

 

                                                                                              2

 

         Левее монархического располагалось консервативно-либеральное, или правоцентристское, направление.[30] При этом граница между данными политическими течениями была весьма размытой вплоть до того, что одни и те же лица могли быть причислены и туда и сюда (П.Б.Струве, С.С.Ольденбург). В Берлине сформировалась группа правых кадетов, выпускавшая с 1920 г. по 1931 г. ежедневную газету "Руль", редактируемую В.Д. Набоковым и И.В.Гессеном. Их единомышленниками были А.И. Каминка, А.В. Карташов, Ф.И. Родичев, С.В. Панина, А.А. Кизеветтер и почти вся старая элита российского кадетизма за исключением П.Н. Милюкова.

         Напомним, что кадеты сразу же разошлись с большевистской властью после ее установления, призвав в обращении своего ЦК к населению России от 27 октября 1917 г. не подчиняться Совету Народных Комиссаров. Также было принято решение и о недопустимости для членов партии работать в структурах Советской власти, за исключением профессоров. На выборах в Учредительное собрание кадеты набрали в целом по стране лишь 4,7 % голосов, хотя в 13 губернских городах они вышли на первое место, а в 30 с лишним других городах, в том числе в Москве и Петрограде заняли второе после большевиков.[31] 28 ноября 1917 г. в день предполагаемого открытия Учредительного собрания Ленин подписал декрет СНК «Об аресте вождей гражданской войны против революции», в котором говорилось, что «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов». Некоторые руководители КД сразу же были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость, а двое из них – Андрей Шингарев и Федор Кокошкин – 7 января 1918 г. после перевода их Мариинскую больницу убиты матросами. Власти закрыли Центральный партийный клуб, районные отделения партии и некоторые кадетские газеты. В период Гражданской войны кадеты активно боролись с большевиками, поддерживая белогвардейские правительства и, как правило, входя в них.[32]

         В первом номере газеты «Руль» редакция декларировала: «Восстановление России немыслимо при существовании советской власти. Каждый месяц, каждый день хозяйничанье этой власти продолжает и довершает дело разрушения России, ее культурных и хозяйственных ценностей. Наша основная политическая задача – освещать неприглядную русскую действительность».[33]

         Правые кадеты хранили верность довоенной Программе конституционно-демократической партии – оплоту русского либерализма начала ХХ века - где первым пунктом значилось: «Все российские граждане, без различия пола, вероисповедания и национальности, равны перед законом. Всякие сословные различия и всякие ограничения личных и имущественных прав ... должны быть отменены». Программа также предусматривала создание в России конституционной парламентарной монархии с полным набором гражданских свобод, разделением властей, выборной системой на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права, отделением церкви от государства, культурным самоопределением наций, восьмичасовым рабочим днем и т.д.[34]

         Образцом политического устройства для России кадетам виделась Англия, а оптимальным путем экономического развития представлялся американский вариант. Набоковцы как правило отрицали какое-либо стремление к поддержке монархически-реставраторских планов, однако на практике, как и в период Гражданской войны, они явно тяготели к союзу с монархистами и категорически избегали блокирования с социалистами всех мастей. Владимир Набоков заявлял в 1921 г.: "Ориентация на с.-р. была испробована в прошлом и оказалась несостоятельной…Объединение с ними в один общий фронт есть задача недостижимая, если допустить, что она желательна, и нежелательна, если считать ее достижимой".[35] Планы свержения большевиков правые кадеты связывали как с социальными процессами внутри России, так и с возможностью новой Белой и иностранной интервенции.[36]

         Одной из главных рубрик в газете «Руль» была «В Советской России». О характере публиковавшихся там материалов можно судить по заголовкам статей: «Голод в Петербурге», «Война с деревней», «Струве о борьбе с большевизмом», «Черчилль о большевизме» и т.д. В конце 1920 г. газета опубликовала  «Декларацию генерала Врангеля», в которой утверждалось: «Армия и Флот не допускают мысли о возможности прекращения борьбы.  Наша задача – сохранить ядро русской армии и флота для того часа, когда Европа учтет необходимость борьбы с мировой тиранией».[37]

В «Руле» активно сотрудничали М.Волошин, К.Бальмонт, И.Шмелев, печатались мемуары С.Ю.Витте. Сотрудничал с газетой и классик русской литературы, ее первый нобелевский лауреат Иван Бунин. В частности, в «Руле» была опубликована произнесенная им в Париже речь «Миссия русской эмиграции», имевшая программное значение для всех, оказавшихся в изгнании. Бунин призывал: «Не поддаваться ни соблазнам, ни окрикам, не соглашаться на похабный мир с большевистской ордой. Знаю, многие уже сдались, многие пали, а сдадутся и падут еще тысячи и тысячи. Но все равно останутся и такие, что не сдадутся никогда».[38]

Аналогичную позицию занимал журнал «Русская мысль» (София, Прага, Берлин, 1921 – 1924 гг.), редактируемый П. Струве, сдвигавшемся в другом своем издании – газете «Возрождение» (которую он редактировал в 1925 – 1927 гг.) все более к монархизму. Журнал расценивал русскую революцию как разрушение и деградацию нации и призывал бороться с большевиками всеми способами и прежде всего вооруженным путем.

         Также в данной идейно-политической нише значительную роль в жизни эмиграции играл "Российский торгово-промышленный и финансовый союз" (Торгпром). В его исполнительный комитет, находившийся в Париже, входили А.И. Гучков, Н.П.Рябушинский, С.Г.Лианозов и др. В мае 1921 г. в Париже состоялся Торгово-промышленный съезд. Его резолюции определяли будущий строй России как "правовое, демократическое государство", провозглашали "полный разрыв с политикой социалистических экспериментов и последовательное утверждение начал частной собственности и экономической свободы". В области аграрных отношений предполагалось утратившим свои земли владельцам выплатить компенсацию.[39] При этом резолюция съезда категорически отвергала возможность вмешательства государственной власти в деятельность промышленных частных объектов.

         Вопросам тактики на съезде внимания почти не уделялось. Многим представителям торгово-промышленных кругов казалось, что долго большевики продержаться не смогут в силу полной абсурдности их планов. Так, почетный председатель съезда П.П.Рябушинский говорил: "Конец неизбежен, ибо не может существовать страна, в которой нет производства….Итак, наступит конец, и мы будем призваны в Россию".[40]

         Позицию, близкую в идейно-политическом отношении к правым кадетам и Торгпрому, занимала парижская газета "Общее дело", издаваемая группой литераторов под редакцией В.Д.Бурцева. Газета стремилась максимально способствовать консолидации антибольшевистских сил и свержению Советской власти. Она отличалась значительной эмоциональностью в подаче материалов и не затруднялась подбором политкорректных выражений, когда речь шла о большевиках. "Общее дело" называло их "величайшими в истории предателями, убийцами, государственными преступниками, людьми крови, ворами и уголовными преступниками в прямом смысле этого слова".[41]

         Редакция придерживалась мнения, что невозможно "никакое соглашение с Советской властью, борьба с ней должна вестись не на жизнь, а на смерть".[42] Следует признать, что газета достаточно односторонне освещала положение дел в большевистской России. Читателю представлялась картина непрерывных бунтов и восстаний со стороны народа и зверского насилия со стороны большевистского правительства, "которого вся страна проклинает, которого страна ни на одну минуту не признала".[43] Из номера в номер повторялся призыв как можно скорее покончить с большевизмом и печатались гневные филиппики. Стремясь создать единый антибольшевистский фронт, "Общее дело" в то же время непрерывно ссорилось и перебранивалось с другими эмигрантскими газетами. Издание давало богатую пищу большевистской пропаганде для перепечаток из нее в своей прессе материалов, явно дискредитирующих эмигрантскую печать.

         По инициативе "Общего дела" в Париже 5 – 12 июня 1921 г. прошел Русский национальный съезд, основными участниками которого были бывшие октябристы и правые кадеты. В частности, присутствовали П.Б.Струве, А.В.Карташов, П.Д.Долгоруков, А.И.Гучков, В.Д.Набоков, Л.В.Бурцев, Н.В.Тесленко и другие видные политики и публицисты. Председателем и основным докладчиком являлся Ф.И. Родичев. Несмотря на объединительный характер Съезда, приглашения крайним монархистам, эсерам и социал-демократам посланы не были.

         Стремления лидеров форума повернуть его на путь умеренных либерально-демократических взглядов в целом успеха не имели. Делегаты и гости, заполнившие зал, были настроены более консервативно. Неоднократно раздавались промонархические и антисемитские реплики, а всякие упоминания о Белой армии, наоборот, встречались овацией. Делегат С.Ольденбург выразил уверенность, что после свержения большевиков у русского народа будет меньше свободы, чем при Николае II.[44] Участники съезда решительно высказались за экономический бойкот Советской России со стороны Запада. И хотя организаторам удалось провести резолюцию в духе демократических положений октябристского оттенка, было ясно, что на практике основная масса делегатов действовала бы значительно консервативнее.

         Внутри России в 1921 г. небольшие кадетские организации легально действовали лишь в некоторых городах Сибири и Дальнего Востока.[45] Следует признать, что октябристско-кадетская (либерально-консервативная) идеология имела в исследуемый период весьма слабое влияние на рабочие и крестьянские слои населения в России. Во-первых, буржуазные партии слишком тесно связали свою судьбу с монархическим движением во время Гражданской войны, а поэтому красивые фразы о народной свободе звучали в их устах для российских низов неискренне.

         Во-вторых, и это главное, как уже говорилось, для большинства крестьянства России, веками жившего в условиях общинного землепользования, не была свойственна психология буржуазного индивидуализма, собственничества, приоритета экономической свободы над социальными гарантиями, которая только и могла вызвать в них симпатию к ценностям капиталистического демократического государства. Доказательством тому был опыт столыпинской реформы, преследовавшей цель фермиризации российской деревни и окончившейся в целом неудачно из-за значительного неприятия крестьянами, в основном малоимущими, такого пути. Показательными были и выборы в Учредительное собрание, продемонстрировавшие симпатии большинства населения к социалистическим партиям, а не буржуазным. В их ходе за социалистические (некоммунистические) партии голосовало 59%, за большевиков – 24%, за буржуазные и монархические – лишь 17%. [46]

         Милюков в мае 1921 г. отмечал: "Несоциалистические элементы сильно дискредитировали себя в глазах русских масс…Внутри России эти элементы сильно дезорганизованы, чтобы среди них можно было искать деятельных союзников".[47] Гораздо большей популярностью пользовалась право-кадетская идеология у интеллигенции, особенно высококвалифицированной. Анализируя положение в вузах, авторы одного из отчетов о работе Петроградского губкома РКП(б) писали, что настроения профессорско-преподавательского состава иначе как белогвардейским назвать нельзя.[48] Если же говорить о российской эмиграции, то здесь, по мнению Милюкова, к монархическому, октябристскому и правокадетскому направлениям тяготело примерно 85%.[49]

 

 

                                                                                                  3

 

         Следующим в спектре российских идейно-политических сил являлось либеральное левоцентристское направление, представленное левыми кадетами во главе с бессменным в 1907 – 1917 гг. председателем партии Конституционных демократов Павлом Милюковым, который редактировал парижскую газету "Последние новости" (27 апреля 1920 – 13 июня 1940 гг.).[50] В данную группу входили также М. М. Винавер, А. И. Коновалов, П. П. Гронский, Н. И.Астров, Н. П. Демидов и др. В мае 1920 г. Милюков выдвинул идею о "новой тактике", которая получила свое дальнейшее развитие в его известном в эмигрантских кругах докладе "Что делать после крымской катастрофы?", представленном на обсуждение парижского комитета Кадетской партии 21 декабря 1920 г. и в проекте резолюции, составленном им для рассмотрения ЦК кадетов 2 июня 1921 г. "Новая тактика" предусматривала изменения не только тактического, но и программного характера в сторону их полевения.

         Основные ее положения сводились к следующему. 1. Перенос центра тяжести борьбы с большевиками от методов вооруженного давления извне к методам, основанным на использовании внутренних социально-политических процессов в России.  2. Коалиция с левыми, социалистическими элементами эмиграции. 3. Преодоление монархического характера борьбы и выдвижение в качестве программных лозунгов республики, федерации, радикального решения аграрного вопроса.

         Планы Милюкова предусматривали создание в России "правового демократического строя, покоящегося на основах частной собственности", причем идея государственного вмешательства в экономику признавалась вполне приемлемой.[51] Милюковцы соглашались даже на такую форму власти как советы, но, разумеется, избранные на основе всенародных свободных выборов. Своей социальной опорой левые кадеты хотели видеть не крупную буржуазию, а демократические слои города, включая рабочих и, главным образом, крепкое и среднее крестьянство. Милюков пояснял, что «новая тактика не меняет принципиального отношения к большевикам, а только заменяет одни тактические приемы, оказавшиеся безжизненными, другими». [52]

         Соответственно и газета Милюкова "Последние новости" проводила политическую линию значительно более левую, чем "Руль", «Русская мысль» и "Общее дело". С монархистами на ее страницах велась настоящая война. Критически отзывалась она и о силах, принявших участие в Национальном съезде. Редакция газеты невысоко оценивала политический и моральный потенциал российской эмиграции. В одной из статей "Последних новостей" говорилось: "Горечь переживаний оставило в ней силу озлобления ко всему, что ей хоть немного чуждо. Психология деклассированной и без Родины толпы эмигрантов несомненно упрощает людей и понижает их духовную сопротивляемость. И со всех сторон – кляузы, сплетни, подсиживание, скверного рода полемика, обвинения в тяжких преступлениях".[53]

         В «Последних новостях» печатались рассказы И.Бунина, М.Зощенко, главы из трилогии А..Толстого «Хождение по мукам». В газете опубликовала свои «Письма из Берлина» и известная российская общественная деятельница Екатерина Кускова, всю жизнь колебавшаяся между левыми и левоцентристскими политическими силами и в результате все-таки не принявшая Октябрьскую революцию. Примечательно, что оклеветанная советским правительством во время помощи голодающим в 1921 г. и сосланная сначала на Север, а потом в 1922 г. за границу, Кускова тем не менее в своих письмах выступала против вооруженной борьбы с большевиками. Она писала, что на стороне революции остается большая правда и нравственная сила и призывающие топить всех, кто сотрудничает с Лениным, проявляют тот же «звериный русский большевизм, только наизнанку». «Струве настойчиво твердит: мне все равно, кто их свергнет – Марков Второй или Керенский». Ну а мне не все равно, так как такое свержение приведет к еще более страшной гражданской войне», [54] - заявляла Кускова.  

         С 23 по 30 января 1924 г. газета «Последние новости» в каждом номере под рубрикой «После смерти Ленина» печатала отклики на кончину вождя большевизма. Главная мысль всех публикаций в эти дни сводилась к тому, что теперь «быть может недалек день перерождения всей русской жизни».

         "Последние новости" претендовали на достоверное и объективное освещение событий и в этом отношении, а также по уровню публицистики стояли явно выше других эмигрантских газет. Однако, не имея корреспондентской сети в России и часто принимая желаемое за действительное, газета в целом не могла не искажать общую картину положения дел в стране. Материалы носили, как правило, негативный характер. Это создавало впечатление, что обстановка в Совдепии постоянно ухудшается, позиции большевиков достаточно шатки и т.д. Читательскую аудиторию газеты составляли почти исключительно эмигранты и внутри России она практически не распространялась.

         Влияние лево-центристской, либерально-демократической идеологии на широкие российские народные массы было в начале 1920-ых годов уже незначительным. Причем также и в эмиграции за Милюковым пошла весьма небольшая часть политически активных людей. В июле 1921 г. его сторонники, образовавшие "Демократическую группу партии Народной свободы" составляли 20 человек. Через год группа стала называться "Республиканско-демократическое объединение".[55]

 

 

                                                                                             4

 

         Далее за левыми кадетами располагались социалистические немарксистские движения. К ним относились Трудовая народно-социалистическая партия (энесы) [56], Партия социалистов-революционеров (эсеры) [57],  ряд левонароднических организаций.          Председателем заграничного комитета энесов был Николай Чайковский. Народные социалисты (Ленин их называл эсеровскими меньшевиками) придерживались право-народнических взглядов. Влияние их было незначительным.  Энесы в тактическом отношении тяготели к блокированию с левыми кадетами. В 1921 – 1923 гг. существовал созданный этими движениями Центр действия, возглавляемый Чайковским. Он пытался наладить выпуск журнала "Новь" для распространения в России, но вышло всего 2 номера осенью 1922 г.

         Более сильным было влияние Партии социалистов-революционеров, с осени 1917 г. называемой часто правыми эсерами. После Гражданской войны ПСР уже не существовала как единая политическая организация, но эсеровские лидеры продолжали пытаться руководить борьбой и вести работу по идейной и организационной консолидации своих сторонников. В начале 1920-ых годов у эсеров существовало два основных партийных центра. В эмиграции действовала "Заграничная делегация партии социалистов-революционеров" в составе В.М.Чернова, Н.С.Русанова, В.В.Сухомлина, В.М.Зензинова, И.А.Рубановича. В России после ареста в 1920 г. большинства членов ЦК ПСР было создано Центрально организационное бюро, подготовившее созыв Х Съезда партии (июль-август 1921 г., Самара), который избрал Центральное бюро в составе 5 человек.[58]

         Эсеры издавали целый ряд газет, журналов и другой пропагандистской литературы. Официальным органом Заграничной делегации ПСР являлась газета "Голос России", выходившая в течении 1922 г. в Берлине. Чернов редактировал журнал "Революционная Россия", выпускавшийся с 1920 по 1931 гг. в Праге и Берлине. Также в Праге издавалась газета "Воля России" под редакцией В.Л.Лебедева и М.А.Слонима. С 1922 г. А.Ф.Керенский начал выпускать в Берлине газету "Дни". В Париже печатался формально беспартийный журнал "Современные записки", в круг постоянных авторов которого входили Н.Д.Авксеньев, И.И.Бунаков, В.В.Руднев, М.В.Вишняк, В.М.Зензинов, А.Ф.Керенский и др. В 1921 г. в Ревеле специально для распространения в России издавалась газета "За народное дело" и журнал "За народ".

         Большинство эсеров оставалось по своим взглядам социалистами левого толка и сотрудничество с консервативными либералами и тем более с монархистами полностью отвергало. Так, журнал Чернова «Революционная Россия» после введения НЭПа в июле 1921 г. в статье «Изгои» указывал: «Монархисты мечтают силой оружия вернуть себе власть в России, готовятся к победоносному возвращению на Родину, чтобы по-своему расправиться с взбунтовавшимися мужичками». К диктатуре меньшинства, отмечал далее журнал, постоянно призывает и «неисправимый идеолог белых генералов» Струве. «Нужна сила, нужна энергия, - восклицает он, - Должно создаться мощное своим сознанием меньшинство, которое пошло бы напролом». «Напролом идут только те, - отвечал журнал, - кому нечего терять. Именно напролом шли уже и Деникин и Врангель и подобные им могут еще пойти напролом, чтобы захватить власть в государстве. Но это им не удастся, ибо не насилием меньшинства, как думает г. Струве, а организованной волей большинства создаются великие государства».

         Для части эсеро-эмигрантов было характерно стремление блокироваться с левыми кадетами. Так, в июле 1920 г. было создано эсеро-кадетское "Внепартийное объединение" с исполнительным органом "Административный центр", при котором существовал информационный отдел с пресс-бюро.[59] В январе 1921 г. состоялось совещание 33-х бывших членов Учредительного собрания, образовавшее исполнительную комиссию, в которую входили левые кадеты П.Н.Милюков, М.М.Винавер, А.И.Коновалов, В.А.Харламов, эсеры Н.Д.Авксентьев, В.М.Зензинов, А.Ф.Керенский и др.[60] В совещании принял участие член редакции "Воля России" М.А.Слоним, а с конца 1922 г. к сотрудничеству с левыми кадетами стала склоняться и группа В.М.Чернова.[61]

         Внутри страны Центральное бюро выпускало "Литок Дела народа", подпольно печатавшийся почти ежемесячно в Москве в 1921 – 1922 гг. В Петрограде таким же образом выходил журнал "Революционное дело", на Урале – "Власть народа". Кроме того эсеровские группы издавали по мере надобности и возможности листовки, воззвания, обращения и другую пропагандистскую литературу. В циркуляре Центрального бюро ПСР от 28 ноября 1921 г. подчеркивалось, что в новых условиях "печатный станок, гектограф или шапирограф должен стать неотъемлемой частью партийной работы".[62]

         В годы Гражданской войны руководителями эсеров был выдвинут лозунг "третьего пути" с борьбой на два фронта – как против монархической реакции, так и коммунистической диктатуры. Ввиду гипотетической угрозы монархической реставрации Московская конференция ПСР в феврале 1919 г. и IХ Совет партии в июне 1919 г. выступили за временное прекращение вооруженной борьбы против большевиков и недопустимость блокирования с буржуазными партиями. В связи с этим в феврале 1919 г. ВЦИК легализовал деятельность партии, отменив свое решение от 14 июля 1918 г. об исключении эсеров из Советов.[63] На практике местные организации ПСР на протяжении Гражданской войны порой оказывались по разные стороны баррикад, сотрудничая как с красными, так и с белыми. С февраля 1920 г. ЦК ПСР объявил о начале нового периода в деятельности партии, когда действие решений IХ Совета походит к концу. Х Совет эсеров записал в своей резолюции, что "вопрос о низвержении диктатуры коммунистической партии со всей силой железной необходимости ставится в порядок дня". В то же время было признано необходимым "отказаться от какой-либо, хотя бы и временной, хотя бы тактической коалиции с буржуазией".[64]

         Программные политические требования эсеров заключались в установлении "трудовой демократии". Согласно обращения ЦК ПСР от 26 апреля 1921 г. это означало: "В городе и деревне установление политического строя, гарантирующего от порабощения; гарантии свободной политической и экономической организации; …установление полного народовластия….восстановление всех гражданских свобод". В будущем предполагался созыв нового Учредительного собрания, а на ближайший этап выдвигался лозунг свободных выборов в Советы.

         Концентрированным выражением эсеровских взглядов на экономический строй будущей России можно считать проект экономической программы ПСР, разработанный Черновым и опубликованный в феврале 1921 г. газетой "Воля России". В ней огосударствливание собственности, свойственное коммунизму, расценивалось как неэффективный, совершенно бесперспективный путь. Эсеровская программа выдвигала идею социализации народного хозяйства. В промышленности распорядителями социализированных отраслей объявлялись коллегии из представителей трудового коллектива, государства и потребителей продукции, которые имели право назначать руководителей, регулировать производственные мощности, калькулировать цены. Они же из своих представителей образовывали Высший совет народного хозяйства, который являлся законодательным и исполнительным органом для экономики и составлял общие производственные планы.

         Предусматривалось также: выборность всех производственных должностей снизу доверху, участие рабочих в прибылях, разрешение трудовых споров путем переговоров независимых профсоюзов с правлениями предприятий или в третейском суде, недопустимость забастовок, принудительные мобилизации для общественно-полезных работ. Старую дисциплину должна была заменить "демократически-трудовая самодисциплина рабочих".

         В основе аграрной политики лежал принцип уравнительного землепользования. Земля не подлежала товарному обороту. Ее распорядителями являлись государственные и муниципальные органы власти. В торговле, банковском деле, жилищном вопросе базовым принципом объявлялась кооперация под контролем государства.[65]

         В целом программу эсеров можно охарактеризовать, как один из вариантов немарксистского утопического социализма, однако социализация должна была, по мысли эсеровских идеологов, реализовываться постепенно, с длительным сосуществованием различных форм собственности, в том числе и частной. В конкретных же условиях начала 1920-ых годов Центральное бюро ПСР выступало за "прекращение бесшабашной национализации, предоставление поля деятельности под демократическим государственным контролем частной и общественной инициативе….свободное распоряжение со стороны земледельца результатами труда, восстановление независимой кооперации".[66]

         Каналы распространения эсеровской пропаганды и агитации были различны: рассылка литературы, выступления на собраниях и митингах, работа в исполнительных органах профсоюзных, культурно-просветительских, кооперативных и других организациях, индивидуальное общение с гражданами. В то же время деятельность такого рода была в России крайне затруднена. Несмотря на то, что официально ПСР не была запрещена, согласно Декрету ВЦИК от 23 июня 1921 г. принадлежность к антисоветским политическим партиям каралась сроком лишения свободы до двух лет по приговорам чрезвычайных комиссий без направления дел в суды. А с введением в действие с 1 июня 1922 г. Уголовного кодекса РСФСР преступниками автоматически становились все некоммунистические партии по статьям, связанным с контрреволюционной агитацией.

         Из пропагандистской эсеровской литературы в стране имели хождение главным образом местные издания, но частота их появления на каких-либо объектах была в целом невелика. Время от времени распространялись листовки на предприятиях. В основном это было связано с выборными компаниями, праздничными датами, какими-либо политическими событиями. О сколько-нибудь широкой систематической доставке периодических изданий эсеровского направления в начале 1920-ых г. в Советской России говорить не приходится. Наладить завоз и распространение материалов из-за рубежа эсерам не удалось. Не имея разветвленной сети партийных агентов, эсеровские эмигрантские группы временами ввозили литературу в приграничные районы и разбрасывали в больших пачках вблизи населенных пунктов в надежде, что антисоветски настроенные элементы будут распространять их среди населения.[67]

         Наибольшее влияние эсеры имели в регионах с высоким процентом зажиточного крестьянства: в Тамбовской и Екатеринославской губерниях, на Кубани, в Сибири. На Северо-Западе РСФСР оно было довольно слабым. Здесь работали 3 небольшие организации правых эсеров в губернских городах.[68]

         Свой некогда высокий престиж среди широких слоев населения, подтвержденный на выборах в Учредительное собрание, эсеры во многом растеряли во время Гражданской войны. Та часть населения, которая твердо симпатизировала социализму, а это были в основном малоимущие слои, видела в большевиках партию действия, способную практически воплощать социализм в жизнь и защищать свои завоевания. Эсеры же часто выглядели лишь способными на красивые фразы о свободе и демократии, которые в условиях послевоенной разрухи во многом потеряли свою привлекательность. Следует учитывать и то, что большевики в октябре 1917 г. пришли к власти под лозунгом эсеровского требования уравнительного землепользования, а это во многом дезориентировало крестьянство.

         Если же говорить о мелкой и средней интеллигенции, поддерживавшей ранее эсеров, то для этих слоев населения в период перехода к НЭПу была теперь характерна скорее политическая апатия и стремление просто выжить в условиях лютовавших чрезвычаек.

         Радикальный фланг социалистического движения составляли левонароднические революционные группы, к котором относились Партия левых эсеров[69] во главе с И.З.Штейнбергом, легально издававшая в России журнал "Знамя"; Союз эсеров-максималистов во главе с Г.А. Нестроевым, выпускавший журнал "Максималист"; группа "Народ" под руководством К.С.Буревского с одноименным изданием. Всем им был свойственен отказ от вооруженной борьбы с большевиками. Проект программы Левых эсеров представлял собой соединение народнических идей с синдикалистскими установками децентрализации народного хозяйства, передачи управления производством профсоюзам, а функции распределения – кооперации.[70] Подобные идеи содержал и проект Программы эсеров-максималистов, составленный на основе антимарксистской работы Нестроева "Максимализм и большевизм".[71]

         В Северо-Западном регионе левонароднические партии имели около десятка губернских, уездных и иных организаций. Самые непримиримо настроенные к большевизму левые эсеры – спиридоновцы – ушли в подполье и в начале 1920-ых годов издавали газету "Знамя труда". Часть из них эмигрировала, создав в Париже "Заграничную делегацию левых эсеров" во главе с А.Шредером, издававшую журнал "Знамя борьбы", просуществовавший до начала 1930-ых годов. В период перехода к НЭПу для всех левонароднических организаций был свойственен процесс поляризации. Часть из их сторонников вливалась в РКП (б), другая, напротив, отдалялась от нее, третья – вообще отходила от политики.

         На левом фланге идейно-политических противников большевиков находились анархисты. За границей существовало несколько анархистских групп, объединенных вокруг парижского журнала "Анархический вестник", выходившего с июля 1921 г. по май 1924. В России действовали ряд организаций, издававших до десяти периодических изданий. Видным теоретиком анархизма помимо умершего в 1921 г. П.А.Кропоткина был А.А.Боровой. Единым для представителей данного направления было положение о государственной власти как главном виновнике социального угнетения. В остальном анархисты придерживались весьма различавшихся платформ и тактик, в основе которых лежали как крайний индивидуализм так и напротив коллективизм.[72]

 

 

                                                                                               5

 

         Активными участниками идейно-политической борьбы в России в исследуемый период были и социал-демократы, называемые в большевистской риторике меньшевиками. В первые годы НЭПа в Берлине находилась "Заграничная организация РСДРП", выпускавшая журнал "Социалистический вестник". В России действовало Центральное бюро РСДРП (или Российское бюро РСДРП). Редакторами "Социалистического вестника" являлись Ю.О.Мартов, Р.А.Абрамович и Ф.И.Дан. Он начал издаваться с февраля 1921 г. и выходил дважды в месяц. Журнал почти совсем не освещал жизни российской эмиграции и был ориентирован преимущественно на российского читателя, заполняя свои страницы теоретико-аналитическими статьями, информацией о жизни российского и международного марксистского движения.

         Изредка вступая в полемику с либералами, «Социалистический вестник», в частности писал, что редактор «Руля» Иосиф Гессен стремится «пригвоздить к позорному столбу в назидание потомству и истории» социал-демократов – меньшевиков за их отказ от свержения большевиков путем вооруженного восстания. На это редакция «Вестника» отвечала: «Кадетские писатели из «Руля» со своей точки зрения правы, упрекая нас в том, что мы хотим бороться с большевиками не пушками, а давлением  рабочего класса, организованного нами на почве создавшегося в России порядка. При этом нашей партией руководит, конечно, не своеобразное политическое толстовство и непротивление злу, а помимо ради других мотивов еще и ясное сознание... что при социальном родстве тех слоев населения, на которые опираются большевики и меньшевики, вооруженная борьба между ними неминуемо превратится в братоубийственную войну внутри рабочего класса и, подорвав мощь последнего, может доставить легкую победу господам из «Руля»  и их друзьям справа и чрезвычайно усилит позицию международной реакции в борьбе с революционным пролетариатом».[73]

         "Социалистический вестник" полностью оставался в плену марксистской идеологии и призывал "вернуться к социализму классовой борьбы, к социализму Маркса и Энгельса", борясь как с правым крылом социал-демократии, так и с большевизмом, который, по словам журнала "загадил и оплевал все лозунги революционного марксизма".[74] Однако, характерно, что, несмотря на неприятие в целом политики Советской власти, «Социалистический вестник» с чувством прямо-таки  душевной скорби откликнулся на смерть Ленина (ненавидевшего меньшевиков едва ли не больше, чем самих помещиков и капиталистов и полушутя говорившего Чернову, что когда большевики придут к власти, то первого эсера они повесят лишь после последнего меньшевика). В передовой статье «Смерть В.И.Ленина» говорилось: «Номер уже верстался, когда телеграф принес это скорбное сообщение...Перед только что разверзшейся могилой мы вспоминаем прежде всего не политического противника, не главу государства, где наша партия находится на нелегальном положении, где во всей силе свирепствует террористическая диктатура, а крупного деятеля рабочего движения, который вместе с незабвенным Ю.О.Мартовым закладывал фундамент классовой организации пролетариата в России». «Не прошло и года, - подчеркивалось в статье, - как пламя крематория испепелило тело Мартова. Теперь и Ленин покончил счеты с жизнью. И такая близкая последовательность их смерти как бы снова символически напоминает о том, насколько неразрывно были связаны в истории целой полосы русского рабочего движения их имена при всем различии и даже резкой противоположности их политического и морального облика».[75]

         Связь этого издания с Россией была несомненно прочнее, чем всех других эмигрантских газет и журналов. Н.Валентинов свидетельствовал: "Осведомленность "Социалистического вестника" с тем, что делается в самых высоких советских сферах, была замечательной. В него попадали такие секретные материалы, которых не знали даже имеющие большой чин члены коммунистической партии".[76] 

         "Социалистический вестник" чаще других заграничных изданий появлялся на советских предприятиях, преимущественно в крупных городах. Журнал регулярно публиковал письма находившихся в России меньшевистских активистов, в том числе и посланные из тюрем. Относительные распространенность и осведомленность издания объяснялось тем, что значительное количество бывших меньшевиков работало в качестве советских служащих и рабочих. «Социалистический вестник» просуществовал до 1965 г., то есть являлся одним из наибольших эмигрантских изданий-долгожителей.

         Также в Берлине издавался журнал "Заря". Его выпускала обособившаяся от РСДРП группа правых социал-демократов во главе с С.Ивановичем, влияние которой было слабым.

         Внутри России РСДРП издавала нелегально ряд листков и бюллетеней, время от времени печатала листовки. В Москве выходил листок "Из партии", в Петрограде – "Рабочий листок", в Харькове – "Социал-демократ" и др. В начале 1923 г. в Москве была создана подпольная типография, где стал печататься орган Центрального бюро РСДРП "Социал-демократ". Возникшая весной 1921 г. небольшая левоменьшевистская организация "Рабочая правда", имевшая свои секции в Москве, Петрограде, Киеве и ряде других городов, некоторое время издавала свою газету под тем же названием. Делал попытки выпуска своей литературы и меньшевистский Российский социал-демократический союз рабочей молодежи (РСДСРМ).

         В августе 1922 г. в статье "Наша платформа" Юлий Мартов сформулировал свой взгляд на ближайший период развития России следующим образом: "Партия должна отправляться от того положения, что восстановление разрушенного народного хозяйства в России будет совершаться преимущественно на капиталистических началах, и что при данных исторических условиях это более рациональный путь".[77] В октябре 1922 г. на совещании местных организаций РСДРП была принята новая платформа партии, составленная Мартовым и Даном. В ней обозримое будущее оставлялось за капиталистическим способом производства, а в политической сфере ставилась задача борьбы за демократию.

         В своей тактике меньшевики отвергали блокирование с буржуазными партиями. 3 января 1921 г. ЦБ РСДРП приняло резолюцию, в которой было отмечено, что "партия не только не будет поддерживать никакой коалиции социалистов с партиями имущих классов, но, несмотря на свое отрицательное отношение к политике большевистской власти, будет бок о бок бороться с этой новой формой контрреволюции и империалистического интервенционализма".[78] Меньшевики осудили создание Исполнительной комиссии бывших членов Учредительного собрания.

         Главными лозунгами в текущей агитационно-пропагандистской деятельности местных меньшевистских организаций были требования демократических свобод. Так, листовка петроградского комитета РСДРП, выпущенная к 1 мая 1921 г., содержала призывы: "За рабочую демократию!", "Долой диктатуру над пролетариатом!", "Да здравствует свобода мысли и организации трудящихся!".[79] В обращении ЦК РСДРП к членам партии, опубликованном 1 января 1922 г. в "Социалистическом вестнике", ставилась задача "добиться от власти полной свободы организации и демократизации страны, свободы слова, собраний, печати, неприкосновенности личности".[80]

         Основной ареной деятельности меньшевиков были крупные промышленные центры. Социал-демократической идеологии симпатизировала некоторая часть рабочего класса и интеллигенции. Всего в России в начале 1920-ых годов имелось по неполным данным 17 меньшевистских организаций в губернских городах и 11 в других населенных пунктах.[81] В 1920- начале1921 гг. влияние меньшевиков стало несколько усиливаться в связи с недовольством населения политикой военного коммунизма. Так, в Петрограде в феврале 1921 г. меньшевистские резолюции приняли собрания рабочих на заводах "Новый Лесснер", "Нобель", "Арсенал", 24 февраля произошли организованные меньшевиками забастовки на Балтийском и Кабельном заводах. Однако после введения НЭПа общественная поддержка меньшевистских организаций стала снижаться, чему свидетельствовали выборы в Советы и другие органы управления.

         В большой степени деятельности меньшевиков препятствовали репрессивные меры Советской власти, которые Ленин неоднократно давал указание усилить. Так, например, 21 ноября 1922 г. он давал прямое распоряжение Троцкому: "Я не сомневаюсь, что меньшевики усиливают теперь и будут усиливать свою самую злостную агитацию. Думаю поэтому, что необходимо усиление и надзора и репрессий против них".[82] «Если вчера мы говорили о легализации мелкобуржуазных партий, а сегодня арестовываем меньшевиков и эсеров, то в этих колебаниях мы проводим совершенно определенную систему. … Меньшевики есть худшие враги социализма, ибо они одеваются в пролетарскую шкуру, но меньшевики – слой непролетарский», - указывал Ленин.[83] "Социалистический вестник" регулярно сообщал о фактах арестов, административного давления, засылки в меньшевистские рабочие организации осведомителей и т.п.

         В то же время, как и в отношении эсеров, на меньшевиках сказывался общий менталитет российского населения. Коллективистская психология низов, их низкий общеобразовательный и политический уровень, отсутствие демократических традиций, наконец, обстановка общего национального кризиса – все это сказывалось на невостребованности социал-демократической идеологии. "На основе моих наблюдений над русским характером и над оппозиционными партиями я пришел к убеждению, что Россия не готова для какой-либо формы демократии и нуждается в сильном правительстве", - писал Бертран Рассел.[84] А корреспондент берлинской газеты "Берлинер тагеблатт" в декабре 1921 г. констатировал: "Влияние меньшевиков и эсеров на рабочих ничтожно и широкие слои населения отнюдь не привержены идеалам манчестерства, свободного рынка, политических свобод".[85]

         Разумеется и массированная большевистская агитационно-пропагандистская обработка делала свое дело, но еще раз важно подчеркнуть: почва для нее была в сложившихся условиях благоприятнее, чем для других идеологий. Екатерина Кускова писала в письме Павлу Милюкову в 1923 г.: "Еще и еще раз убеждаюсь, что против массовой психологии средств нет. А эта массовая психология ориентируется не на нас, а на Россию в том виде, как она есть".[86] Сами лидеры меньшевизма также не считали, что социал-демократизм побежден большевиками лишь с помощью репрессий. В марте 1923 г. "Социалистический вестник" писал: "Пролетариат, марксизм, социал-демократия оказали сильнейшее воздействие на ход русской общественной жизни. Но русская жизнь сумела по-своему переработать и марксизм, и социал-демократию, и поставить на место русский пролетариат". В большевизме, отмечала газета, нашли свое выражение "русский бакунизм и якобинство".[87]

 

                                                                                                6

 

         Особо следует сказать о таком характерном для 1920-ых годов явлении как сменовеховство.[88] Оно получило свое название от сборника "Смена вех", изданного в Праге в июне 1921 г. Его авторами были Ю.В.Ключников, Н.В.Устрялов, А.В.Бобрищев-Пушкин, С.С.Лукьянов, С.С.Чахотин и Ю.П.Потехин – видные профессора и публицисты октябристско-кадетского направления, активные деятели белогвардейских правительств. Предтечей "Смены вех" являлась книга Николая Устрялова "В борьбе за Россию", изданная в конце 1920 г. в Харбине.

         Центральной идеей сборника была идея отказа от борьбы с большевиками и переходу к сотрудничеству с ними. "С того момента как определилось, что Советская власть сохранила Россию, Советская власть оправдана",- писал Бобрищев-Пушкин. Развивая эту мысль, он пояснял, что народ данную власть принял, поддержал, большевики защитили державу от иностранного вмешательства, закабаления и развала. Эмиграция же оказалась банкротом и ее вооруженная борьба, во-первых, невозможна, во-вторых, если бы и началась, то не имела бы шансов на успех, в-третьих, если бы такой успех состоялся, то это было бы величайшим бедствием для России. Сменовеховец заключал, что современный буржуазный мир прогнил и "совершенно независимо от своей концепции будущего социального строя коммунисты являются знаменосцами будущей жизни, трубачами объявленной социальной борьбы", а "русский порядок …в муках неисчислимых страданий несет своим измученным братьям всемирные идеалы".[89] 

         Чахотин видел оптимальный выход из создавшегося для эмигрантов положения в покаянии и возвращении на Родину. "Итак, - писал он, - мы идем в Каноссу, то есть признаем, что проиграли игру, что шли неверным путем".[90] В то же время относительно будущего общественного устройства сменовеховцы сначала высказывались не за коммунизм, а в пользу эволюции советского строя к народовластию и рыночной экономике. "Все образуется – в России будет и собственность, и частная инициатива, и торговля, и кооперация",[91] - с таким прогнозом были согласны все авторы сборника. В целом статьи были написаны с позиций великодержавности, национал-патриотизма. Для их авторов высшая ценность заключалась в величии России. Не случайно, сам Устрялов называл свои взгляды «национал-большевизмом», а газета "Последние новости" идеологию сменовеховства – "славянофильствующим большевизмом и большевизантствующим славянофильством".[92]

         Проводниками данных взглядов в начале 1920-ых годов являлись еженедельник "Смена вех" (Париж, 1921 – 1922 гг.), газета «Новости жизни» (Харбин, 1921 – 1923 гг.), газета "Накануне" (Берлин, 1922 – 1924 гг.). В Петрограде с марта 1922 по 1926 г. выходил журнал "Новая Россия". Кроме того сменовеховцев поддерживал ряд мелких изданий, в частности, газеты советских зарубежных посольств. Самым ярким и распространенным сменовеховским изданием была газета "Накануне", выходившая под редакцией Ю.В.Ключникова и Г.Л. Кирдецова при участии всех авторов сборника "Смена вех". Не для кого не была секретом прямая связь газеты с советскими органами власти. В Москве имелось представительство издания, действовавшее в контакте с Наркоминделом. Заведующий отделом печати этого ведомства И.М.Майский давал прямые указания редакции о тематике и характере необходимых публикаций.[93] Газета свободно продавалась в России. Ключников входил в качестве эксперта в состав советской делегации на Генуэзской конференции. В то же время "Накануне" сохраняла за собой и некоторую самостоятельность суждений, преимущественно показную для поддержания большего престижа среди эмигрантов.

         Сменовеховское издание ставило себе целью решить "проблему массового возвращения в Россию интеллигенции», первым этапом которого будет "идеологическое примирение с Новой Россией и ее властью".[94] "Накануне" активно выступала в поддержку внутренней и особенно внешней политики советского правительства, рассказывала о позитивных переменах в жизни России, критиковала деятельность эмигрантских политических движений. При этом ее авторы очень быстро отказались от планов восстановления капиталистических отношений. Уже 5 мая 1922 г. в статье Кирдецова отвергались обвинения сменовеховцев в реставраторстве, содержащиеся в речи Ленина на ХI Съезде РКП (б). Наряду с льстивыми реверансами в адрес большевистского вождя редактор газеты выразил решимость ее коллектива "свято хранить идеалы Октября".[95]

         "Накануне" ясно  заявляла, что она "твердо и решительно отвергает всякие реставраторские, посвященные капитализму помыслы и вожделения" и считает, что "Россия строится сейчас именно социалистическая".[96] В том числе и Устрялов, считавшийся в большевистской литературе наиболее правым сменовеховцем, все больше левел, заявляя о своей поддержке большевистского режима вне зависимости от перспектив экономического строя России.[97]

         Наряду с этим интересно отметить, что в отношении технического оформления и публицистического мастерства газета "Накануне" была на голову выше советско-партийных газет. В выгодную сторону по ряду моментов отличалась она и от многих эмигрантских изданий, например, своим неизменно спокойным, корректным стилем, стремлением к аргументированности мнений и др.

         Отношение большей части эмигрантов к сменовеховству было враждебным. Струве назвал его "самым чудовищным явлением в истории духовного развития России".[98] Однозначно отмежевался от сменовеховцев и Милюков. "Последние новости" называли их "большевистскими наймитами", а газету "Накануне" – "наемной газеткой, плохо маскирующей своих хозяев".[99]

         В то же время некоторая часть эмигрантов, неудовлетворенная положением изгоев, испытывала ностальгию по Родине. Среди них идеология сменовеховства находила живой отклик. Всего за период с 1921 по 1931 гг. в страну вернулось 181, 5 тыс. эмигрантов, причем большая часть из них в 1921 – 1923 гг.[100]

         Развитие сменовеховских идей активно шло и внутри России. Здесь среди сменивших вехи также первоначально были сильны надежды на эволюцию советского режима к демократическим порядкам и рыночным отношениям. "Не растворение в большевизме, а самоопределение в революции – вот наш лозунг",[101] - писал редактор издававшегося сменовеховского журнала "Новая Россия" И.Г.Лежнев. Там же в статье "Третья Россия" С.Адрианов предрекал, что "идет Россия не коммунистическая и не белогвардейская, а подлинная Россия".

         Мотивы перехода на сменовеховские позиции среднего интеллигента хорошо отражают строки из воспоминаний Н.Валентинова: "Власть, уйдя от идей 1917 – 1920 гг., принуждалась, по нашему убеждению, стать иной. Это значило, что отныне интеллигенция могла бы работать по совести, а не из за страха и не под палкой, как было до этого. Конечно, существующая советская власть совсем не была таковой, о которой мечтала всегда демократическая интеллигенция, но только она одна существовала и с этим фактом нужно было считаться". Многие, пишет далее Валентинов, шли на сотрудничество с Советской властью под лозунгом: "Мы заразим их, большевиков, нашей культурностью".[102] То есть следует иметь ввиду, что среди сменовеховства было не только национал-патриотическое, но и демократическое крыло.

         Появление сменовеховства вызвало у большевиков самую живую реакцию. В 1921 – 1922 гг. эта тема активно комментировалась в печати, обсуждалась в партклубах, на собраниях, конференциях и съездах. В целом большевики восприняли поворот части своих бывших противников с нескрываемым удовлетворением победителей. Так, Зиновьев, выступая на заседании Петросовета по случаю 4-ой годовщины Октябрьской революции, назвал появление сборника "Смена вех" "символическим событием перед праздником, значение которого трудно переоценить".[103] В нем он увидел подтверждение правильности исторического пути РКП (б) и залог ее дальнейших побед. «Правда», приветствуя сменовеховцев, посвятила сборнику передовую статью «Знамение времени». Сборник перепечатывался советскими типографиями. Троцкий в октябре 1921 года на Втором съезде политпросветов указывал: «Нужно, чтобы в каждой губернии был хоть один экземпляр этой книжки «Смена вех».

         В то же время большевики постоянно подчеркивали, что первоначальные буржуазно-реставраторские надежды сменовеховцев тщетны. Ленин называл Устрялова и его единомышленников "классовыми врагами", выражавшими настроения "тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики".[104] А вот Устрялов в Ленине и Муссолини увидел уже в то время «две фигуры», которые «при всей их политической полярности, одинаково знаменательны, они фиксируют новейшую ступень эволюции современной Европы».[105]

         Достаточно емкая характеристика сменовеховству была дана большевиками на ХII партконференция (август 1922 г.), где, в честности, говорилось: «Так называемое сменовеховское течение до сих пор играло и еще может играть объективно-прогрессивную роль. Оно сплачивало и сплачивает те группы эмиграции и русской интеллигенции, которые «примирились» с Советской властью и готовы работать с ней для возрождения страны. Постольку сменовеховское направление заслуживало и заслуживает положительного отношения. Но вместе с тем нельзя ни одну минуту забывать, что и в сменовеховском течении сильны буржуазно-реставраторские тенденции, что сменовеховцам обща с меньшевиками и эсерами та надежда, что после экономических уступок придут политические в сторону буржуазной демократии и т.п.». Отсюда резолюция ставила задачу «лишить антисоветские группы всякого влияния и тем в корне уничтожить возможную опору их существования».[106] Еще более враждебная установка по отношению к сменовеховцам была принята на ХIII партконференции в январе 1924 г.: «Борьба за идеологическую чистоту партии против мелкобуржуазного и сменовеховского обволакивания является ... одной из очередных задач партии».[107]

         В целом же сменовеховцы всегда оставались для большевиков, несмотря на все их прислужничество, чужаками, временными попутчиками, если только они целиком и полностью не переходили на позиции РКП (б). Материалы советской прессы о сменовеховстве носили часто либо настороженный, либо прямо враждебный характер. Например, "Справочник петроградского агитатора" писал: "Между ними и нами – глубокая пропасть. Для них Россия прежде всего, для нас – революция. Для них страна, для нас – класс. Мы прежде всего революционеры, они прежде всего – русские. Их мечта о державной России не только органически чужда нам, но и определенно вредна и объективно контрреволюционна".[108] В конце 1920-ых – 1930-ые годы очень многие сменовеховцы были репрессированы.[109]

 

        

                                                                                                7

 

         Наряду с вышесказанным следует признать, что наибольшую роль в идейно-политической борьбе 1921 – 1923 гг. в Советской России сыграла формально независимая, непартийная печать, издававшаяся очень непродолжительное время легально внутри страны.[110] Декретом СНК от 12 декабря 1921 г. была разрешена деятельность частных издательств. Такое решение большевиков было продиктовано катастрофическим положением в издательском деле и абсолютным книжным голодом, особенно на учебную, художественную, техническую и иную литературу. В результате в 1922 г. в стране появились целый ряд беспартийных негосударственных периодических изданий – журналов и альманахов. Наиболее видными из них были: "Экономист", "Экономическое возрождение", "Мысль", "Артельное дело", "Утренники", "Литературные записки", "Вестник литературы" и др. Из наиболее значимых непериодических изданий на общественно-политические темы в 1922 г. увидели свет следующие книги: Бердяев Н.А, Степун Ф.А. и др."Освальд Шпенглер и закат Европы", Перцов В. "Эпоха замыслов", Виппер Р. "Кризис исторической науки", Франк С. "Очерк методологии общественных наук" и "Введение в философию в самом кратком изложении", Карсавин Л. «Восток, Запад и русская идея», Леонтьев К. «Страницы воспоминаний» и др.

         Независимая печать существовала в условиях жесткой цензуры. Для ее преодоления авторам часто приходилось прибегать к эзоповому языку, недомолвкам, намекам. Периодическим изданиям постоянно грозило быть закрытыми за контрреволюционную пропаганду и в этом случае некоторые начинали выходить под другими названиями. В то же время цензор цензору был рознь, некоторые большевики, не разобравшись сразу с новой политикой партии, вспоминали о зафиксированной в первой Программе РСДРП свободой слова и т.д., словом, - кое-какие явно антикоммунистические работы в 1921-1922 гг. смогли увидеть свет.

         Непартийная литература выпускалась с неоднократными заявлениями, что она является свободной от навязываемых ей ярлыков "буржуазный", «мелкобуржуазный» или "пролетарский". Однако объективно по своей идеологической направленности это была в целом совершенно "нормальная" - либеральная, демократическая литература. В области философии и этики большинство авторов стояли на идеалистических позициях. Так, например, профессор П.А.Сорокин призывал молодежь взять с собой в жизненный путь "религиозное отношение к жизни", "моральное богатство" и в качестве духовных руководителей – Нила Сорского и Сергия Радонежского, Толстого и Достоевского.[111] Авторы сборника "Освальд Шпенглер и закат Европы" считали несовместимыми социализм с гуманностью, духовностью, свободой личности.

         Непартийная публицистика выступала за идеологический и политический плюрализм. Так, А.С.Изгоев писал: "Более дальновидные деятели всегда понимают опасность искусственного и насильственного единомыслия. Должно быть ересям". Также типичны были выступления за деполитизацию науки и народного образования, департизацию суда, армии, прессы и т.д.

         Большевистская Россия оценивалась независимыми авторами однозначно негативно. Так, в 1921 г. публицист Ю. Айхенвальд писал в петербургском журнале «Вестник литературы», что чествование столетия Достоевского является в данной обстановке неуместным и незаконным: «Создатель «бесов» - живой, одушевленный эпиграф к теперешней кровавой летописи; мы ныне как бы перечитываем, действенно и страдальчески перечитываем этот роман, претворившийся в действительность, мы его сызнова, вместе с автором, сочиняем; мы видим сон, исполнившийся наяву и удивляемся ясновидению и предчувствиям болезненного сновидца».[112]

         Преимущественно экономическим и социологическим вопросам были посвящены журналы "Экономист" и "Экономическое возрождение". Их авторский коллектив составляли известные ученые Б.Д.Бруцкус, А.И. Буковецкий, Е.Л.Зубашев, И.М.Кулишер, А.Л.Рафалович и др. Эти и другие авторы ратовали за развитие частного предпринимательства, отмену государственной монополии внешней торговли, демонтаж централизованной плановой экономики и создание многоукладного рыночного хозяйства. Важной предпосылкой хозяйственного оздоровления считался приток иностранного капитала в определенных формах. В отношении сельского хозяйства типичными были призывы убрать препоны для фермерского пути и делать ставку не на кооперацию, а на крепкого и сильного крестьянина.

         Примером блестящей экономической работы мирового уровня может служить написанная на основе докладов, сделанных в 1920 г. в Петрограде и опубликованная в 1922 г. в первых трех номерах «Экономиста» серия статей Бориса Бруцкуса "Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе". На ее основных положениях следует остановиться поподробнее, потому что, во-первых, это исследование позволяет увидеть, по какому плодотворному направлению, весьма близкому к великой «австрийской» школе,  могла бы далее развиваться российская экономическая мысль, если бы не была запрещена,  во-вторых, работа ясно показывает всю непробиваемость большевистских теоретиков, так как и Ленин, и многие его соратники ее читали и все же оставались совершенно глухи к изложенным аргументам и выводам.

         В предисловии к этому труду, изданному годом позже отдельной книжкой в Германии,[113] Бруцкус писал: «Я в своем докладе в момент величайшего торжества коммунистических настроений позволил себе утверждать, что экономическая проблема марксистского социализма неразрешима, что гибель нашего социализма неизбежна. ...

В этой статье с громадными усилиями закован в научные формулы жгучий протест против эксперимента, произведенного над живым телом многомиллионного народа».

         Обобщив опыт большевиков по строительству социализма в России в 1917 – 1921 гг., автор убедительно показал, что данный строй нежизнеспособен не только практически, но и теоретически, подробно разобрав такие проблемные вопросы, как трудовой учет, цена, планирование, распределение, хозяйственная свобода, стимулы и др.

Центральной неразрешимой проблемой социалистического хозяйства ученый считал ценностный учет. Он писал, что в рынке все понятно. Там существует свободная цена продукта, которая есть результат договора между продавцом и покупателем и зависит главным образом от субъективных предпочтений покупателя, а именно, от величины спроса, качества продукта, его заменяемости и др. Свободная цена в рынке самым естественным и замечательным образом определяет ценность продукта и регулирует его потребность в производстве, приток инвестиций и т.д. А как сосчитать – сколько стоит тот или иной продукт при социализме? Ведь рынка тут нет и ничего не продается, а все распределяется. Например, «данный совхоз предоставил в общий котел столько-то ведер молока, столько-то пудов мяса, столько-то пудов зерна. Сколько же он за это вправе получить пудов улучшенных семян, минеральных удобрений, концентрированных кормов, голов улучшенного скота, прозодежды, топлива и т. п.? Попытка решить эту задачу, сделанная нашим авторитетным специалистом в области экономики сельского хозяйства А. В. Чаяновым, несостоятельна - таково не только наше мнение, но и марксистов. Она несостоятельна, ибо в пределах безрыночного хозяйства эта задача неразрешимая». Бруцкус разъяснял, что, по Марксу, ценность (стоимость) продуктов определяется общественно необходимым временем для их производства. Но, во-первых, как его найти – совершенно неясно. А, во-вторых, получается абсурд: продукты, над которыми рабочий трудится дольше, должны стоить дороже. Но этак любой будет стремиться затратить на производство чего бы то ни было как можно больше времени. Как же тогда быть с производительностью труда? «Где же в социалистическом хозяйстве найти мерило выгодности производства?», - спрашивал Бруцкус и утверждал, что найти его в принципе невозможно. Так, практически одновременно, в одном и том же году, российский экономист Борис Бруцкус и великий «австриец» Людвиг Мизес[114] (за которым потом все-таки закрепился приоритет этого открытия) обосновали теоретическую невозможность построения социалистического общества по марксистским схемам в силу невозможности ведения в нем сколько-нибудь адекватного экономического учета производства и обмена продуктов.

         Бруцкус доказывал ошибочность взглядов Давида Риккардо и Карла Маркса о том, что цена может быть определена путем некоего подсчета издержек производства. Он вполне солидаризировался с «великими достижениями Менгера, Джевонса и Вальраса», согласно которым «в основе явлений ценности лежат субъективные оценки, они суммируются и объективируются в рыночной цене, которая и выявляет напряженность социальной потребности в товаре».

         Также он подверг основательной критики другую центральную идею марксизма – ведение социалистического хозяйства по единому плану. Капиталистический строй есть строй свободной конкуренции, находящей свое проявление и на рынке предметов потребления и на рынке средств производства, констатировал Бруцкус и добавлял: «В результате свободной конкуренции между собой потребителей, стремящихся к наилучшему удовлетворению своих потребностей, и в результате свободной конкуренции производителей, нуждающихся в реализации на рынке определенного количества товаров, цена на отдельные потребительные блага устанавливается на совершенно определенном уровне, уравновешивающем спрос в предложение. Эта цена соответствует предельной полезности предметов для данного общества как целого; ее высота устанавливается в зависимости от субъективных оценок и покупательных сил всех его членов. ... Цены чутко реагируют на всякое изменение спроса и предложения, подобно тому, как стрелка точных весов реагирует на каждое изменение нагрузки их чашек». Ученый признавал, что  этот механизм действует весьма совершенно. «Несмотря на отсутствие субъекта народного хозяйства, и плана его, потребности капиталистического общества удовлетворяются с величайшей регулярностью; мало того, рынок спешит удовлетворить даже самым изысканным потребностям, самым капризным пожеланиям потребителей».

         Совсем другая картина наблюдается при централизованном планировании. Как планирующий орган может знать постоянно меняющиеся потребности миллионов людей, да еще и заранее на определенную перспективу, спрашивал ученый? Например, как узнать потребность населения в дровах или теплой одежде, если неизвестно, холодная ли в этом году будет зима? Можно ли заранее знать, что в какой-то стране случится неурожай и заранее предусмотреть связанные с этим изменения в потреблении продуктов? Возможно ли запрограммировать технические усовершенствования в промышленности? А как предусмотреть, например, веяния женской моды? «Даже во всеоружии теоретической науки и громадного статистического аппарата социалистическое государство не в силах измерить, не в силах взвесить потребностей своих граждан, а в связи с этим оно не может дать надлежащих директив производству», - констатировал Бруцкус.

         Он предположил, что обратиться к системе централизованного планирования Маркса, возможно, побудили кризисы рыночного хозяйства, которые с развитием капитализма будут все острее, пока «анархия капиталистического производства» не приведет его к окончательному крушению. Бруцкус возражал: «Действительность не оправдала грозного прогноза Маркса. Кризисы не препятствуют капиталистическому производству по их миновании периодически вступать в полосы рассвета, во время коих производство поднимается на высшую ступень против той, которой оно достигло накануне кризиса». Бруцкус хоть и не углубился в данной работе в природу рыночных циклов (Мизес же ясно вывел их причину из государственного вмешательства в экономику), но четко предположил, что некоторая пульсация экономики при капиталистическом развитии ни в коем случае не может служить основанием для замены рынка социализмом.

         Также громадной важности вопрос – стимулы производителя к тому, чтобы работать с наибольшей производительностью, наименьшими издержками и лучшим качеством. «Развитие каждого капиталистического предприятия стоит в точном соответствии с его производительностью. ...  В социалистическом хозяйстве мы имеем принципиально отличное положение: между производительностью предприятия и его питанием прямой связи здесь нет», - утверждал ученый. При этом он пояснял, что если бы даже служащие Госплана твердо хотели стимулировать производителей согласно их производительности и имели возможность взять на себя гигантский труд изучения каждого из бесчисленных предприятий, то все равно они не могли бы дать объективного критерия для оценки этих предприятий. «Все будет зависеть, и не может не зависеть, от их усмотрения. А вместе с тем большой простор открывается для различных политических влияний на экономическую жизнь, которые в социалистическом государстве, где политическая власть окончательно слита с экономической, должны и без того проявляться сильнее, чем в каком бы то ни было другом обществе. Поэтому даже в социалистическом государстве, находящемся в очень трудном экономическом положении, остатки средств могут растрачиваться на такие предприятия, которые совсем не являются целесообразными, а вызываются иными соображениями власти», - писал Бруцкус.

         То есть стремясь преодолеть "анархию капиталистического производства", социализм, по его мнению, был бы способен лишь повергнуть народное хозяйство в "суперанархию", по сравнению с которой капиталистическое государство являет собой картину величайшей гармонии.

         Подробно рассмотрев, насколько социализм совместим с принципом хозяйственной свободы, Бруцкус пришел к следующим выводам. «Свобода хозяйственной инициативы имеет ценность для личности, но едва ли не большую ценность она имеет для общества. Исключительно широкое развитие производительных сил капиталистического общества стоит в теснейшей связи с принципом свободной конкуренции. В условиях свободного менового хозяйства никакая производственная организация не имеет монополии на исполнение в пользу общества тех или других хозяйственных функций. Каждая организация может быть вытеснена другой, исполняющей соответствующие функции совершеннее, дешевле. И на этом строится прогресс народного хозяйства».
         Нетрудно видеть, что условий для проявления свободной инициативы в социалистическом обществе практически нет. Прежде всего, при более или менее уравнительном вознаграждении за труд отпадает значительная часть тех стимулов, которые возбуждают в капиталистическом мире дух предприимчивости. При социализме никто не заинтересован и даже не имеет возможности искать самую удачную комбинацию факторов производства для создания того или другого продукта с наименьшими затратами, а также открывать новые, более дешевые или совершенные средства для удовлетворения потребностей. «Этот интерес в социалистическом обществе отпадает — он противоречит его эгалитарному духу. Но если бы даже предприимчивость в социалистическом обществе все-таки не заглохла, ей все же трудно было бы добиться каких-нибудь результатов ввиду полной бюрократизации хозяйственной жизни», - писал Бруцкус. К тому же отсутствие ценностного учета при социализме до крайности затрудняет оценку делаемых предложений высшими должностными лицами.

         «Социалистическая организация хозяйства, если бы ей наконец удалось отлиться в устойчивые формы, отличалась бы громадным консерватизмом и инерцией. Ничего, подобного вечно изменчивой хозяйственной жизни капиталистического общества социалистическое общество не представляло бы», - утверждал ученый. Он был убежден, что здесь царствовал бы дефицит нужных товаров и избыток невостребованных, потому что «раз цены устанавливаются независимо от рыночных запросов, то между спросом и предложением не может быть равновесия». При социализме возможно только авторитарное распределение хозяйственных благ, которое по определению отрицает право на свободное удовлетворение потребностей граждан. К тому же «авторитарное распределение хозяйственных благ отрицает свободное удовлетворение не только наших материальных потребностей, но и наших высших духовных потребностей, ибо и они нуждаются в материальном субстрате», - делал вывод Бруцкус. При этом он приводил пример, что если все печатное дело находится в руках государства, то довольно трудно себе представить, чтобы оно стало печатать интересующие гражданина произведения метафизической философии, когда оно их в лучшем случае считает бесполезными, или чтобы оно стало строить церкви, когда государственная власть относится к религии отрицательно. "Лопай, что дают!" – такое изречение должно было бы красоваться в качестве заголовка на увлекательных статьях г. Ларина в защиту натурализации заработной платы и отмены денежного обращения — двух основ системы распределения», - иронизировал Бруцкус.

         Также он обращал внимание, что связь социализма и коммунизма с принудительной организацией труда есть необходимая мера, а вовсе не случайная.

«Надо ли в XX столетии доказывать, что принудительный труд является менее производительным, чем свободный труд?», - спрашивал ученый.

         Несостоятельным Бруцкус считал и обещание марксистов того, что социалистическое общество будет выплачивать рабочему полноценный продукт производства, ликвидируя таким образом эксплуатацию в виде изъятия капиталистом прибавочной стоимости. Он указывал, что теперь владельцем предприятия становится государство и оно неизбежно будет забирать себе столько дохода, сколько считает нужным, а в условиях неизбежной авторитарности коммунистического хозяйства последствия для рабочих здесь могут быть весьма тяжелые. 

         Затронул Бруцкус и тему социализма в сельском хозяйстве, придя к заключению, что здесь вообще никакой целесообразности в социалистических преобразованиях нет и «наши опыты искусственного создания колхозов, конечно, не могли дать ничего положительного».

         Подробно разобрано в статье и утверждение Энгельса, что социализм есть «скачок из царства необходимости в царство свободы". Проанализировав тезис об отмирании государства, он нашел, что «вся эта конструкция безгосударственного состояния при ближайшем рассмотрении возбуждает глубокое недоумение. ... Именно в социализме государство является во всемогуществе и политической и экономической власти. Не прежнее монархическое государство Запада, не современное демократическое государство, а социалистическое есть тот левиафан Гоббса, который без остатка поглощает личность».

         Что же касается каких бы то ни было свобод граждан, включая экономическую, то Бруцкус отмечал: «Научный социализм утверждает, и, по нашему мнению, с полным основанием, что публично-правовые институты не могут висеть в безвоздушном пространстве, что у них должен быть экономический фундамент. Капиталистическое общество декларировало права человека и гражданина, и эта декларация прочно связана с его экономическими устоями: с свободной конкуренцией, с свободным потреблением, свободой труда и, больше всего, с принципом частной собственности. Пока указанные экономические устои будут стоять прочно, до тех пор будет сохранять свое значение и декларация прав человека и гражданина. За отсутствием экономических предпосылок индивидуальной свободы в социалистическом обществе в нем не может быть речи о политической свободе, и наши коммунисты с полной последовательностью ее отрицают как институт буржуазного общества». Ученый делал вывод: «Очевидно, что социалистическое общество не есть царство свободной личности. Наоборот, эта личность лишается всякой свободы во имя того, чтобы общество за то свободно располагало своей судьбой». 

         Между тем Бруцкус констатировал, что источником вековечного движения вперед человечества является творческая человеческая личность и великим преимуществом современной европейской цивилизации перед всеми предшествовавшими цивилизациями является то, что она это осознала. «Принцип свободной человеческой личности есть верховная ценность; это наш последний критерий. Этого нашего первородства мы не продадим за утопию земного рая, ибо в нем святой талисман европейской цивилизации», - констатировал ученый.
         В итоге Бруцкус делал такое заключение: «Русский опыт является яркой иллюстрацией нашего теоретического вывода, что принцип социализма не есть творческий, не к расцвету, а к разложению ведет он экономическую жизнь общества».

При этом он утверждал: «Строй частной собственности и частной инициативы можно преобразовывать, но его нельзя разрушать, ибо на нем зиждется европейская цивилизация, его нельзя разрушать, ибо среди развалин ничего построить нельзя, его нельзя разрушать, ибо неизвестно, что, собственно придется строить, ибо социалистический строй есть мираж, в погоне за которым можно прийти не в обетованную землю, а в долину смерти».[115]

         Как уже упоминалось, Ленин неоднократно откликался на деятельность «Экономиста» прямо-таки потоками брани. Так, например, в марте 1922 г. он писал: «Недавно мне принесли журнал «Экономист» № 1. ...Приславший мне этот журнал молодой коммунист (вероятно, не имевший времени ознакомиться с содержанием журнала) неосторожно отозвался о журнале чрезвычайно сочувственно. На самом деле журнал является, не знаю насколько сознательно, органов современных крепостников, прикрывающихся, конечно, мантией научности, демократизма и т.п.» Ленин также назвал авторов журнала «реакционерами» и «дипломированными лакеями поповщины».[116] В другом месте он окрестил членов редакции «Экономиста», как уже упоминалось, контрреволюционерами, шпионами Антанты и растлителями молодежи.[117] В 1922 – 1923 гг. все независимые издания, сколько-нибудь оппозиционные советской власти, были закрыты.

         Помимо печатных изданий центрами по выработке и распространению политической мысли были различные интеллигентские объединения: в Петрограде – "Петербургское философское общество" во главе с Н.О.Лосским и Э.Л.Радловым, "Вольная философская ассоциация" во главе с Л.И.Шестовым и А.Н. Белым, Философский кружок при Петроградском университете, в Москве – "Вольная философско-религиозная академия", возглавляемая Н.А.Лопатиным, "Психологическое общество" при Московском университете и др. Средоточием антибольшевистских настроений являлись Дом литераторов, Дом искусств, многие кафедры высших учебных заведений. В 1921 – 1922 гг. трибуной для выразителей некоммунистических взглядов были съезды специалистов по разным отраслям – врачей, геологов, агрономов, кооператоров и др., проходившие в Москве с участием представителей правительства и вызывавшие значительный резонанс в общественной жизни.

         Непартийная печать и выступления интеллектуалов оказывали влияние в основном на интеллигенцию, служащих. Опасаясь его усиления, большевики уже в 1921-1922 г. закрыли целый ряд журналов. В марте 1922 г. в статье "О значении воинствующего материализма", Ленин открыто сформулировал идею высылки представителей интеллектуальной элиты страны за границу. 19 мая он направил секретное письмо Ф.Э. Дзержинскому с изложением своих инструкций по «высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции».[118] 17 июля Ленин возвратился к этому вопросу, направив секретное письмо в ГПУ, где неудовлетворенно констатировал, что «эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас». Перечислив целый ряд имен публицистов и изданий («Экономист», «Дом литераторов», «Питерская мысль»), Ленин указал: «Всех их вон из России. Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа. ...Чистить надо быстро. ... Обратите внимание на литераторов в Питере. (Адреса «Новая Русская книга», № 4,1922, с. 37 и на список частных издательств)».[119]

         После составления списков претендентов и соответствующей подготовки 10 августа 1922 г. был принят декрет, по которому разрешалось без суда применять высылку за границу лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям. Летом и осенью того же года за рубеж и в северные губернии были высланы порядка двухсот видных ученых, публицистов и специалистов в разных отраслях, среди которых находились П.А.Сорокин, Н.А.Бердяяв, С.Л.Франк, Б.Д.Бруцкус, А.С.Изгоев, Н.О.Лосский, Ф.А.Степун, Б.П.Вышеславцев, И.А.Ильин, С.Н.Булгаков и др., - то есть практически весь свет российской гуманитарной науки. Назвав тех, кто «будет выброшен с территории РСФСР» «идеологическими врангелевцами и колчаковцами», газета «Правда» подчеркивала, что высылка «является первым предостережением советской власти» по отношению к интеллигенции.[120] Для страны такая операция означала, как будто некоему подопытному организму удалили мозг.

         Любопытна реакция на эту большевистскую акцию из правого лагеря русской эмиграции. Вот что писал 30 января 1923 г. в одном из частных писем упоминавшийся уже Сергей Ольденбург: «Видел некоторых высланных. Франка увижу сегодня. Одно из основных впечатлений — какая-то забитость и запуганность. При самом искреннем антибольшевизме - большая путаница представлений. Да оно иначе и быть не могло: самое крепкое зрение не может вполне сохраниться, если целыми годами видеть все сквозь кривые стекла! Какая цель большевиков? Если они только хотели устранить неудобных людей, - они имеют вообще столько других к тому путей... Может быть, они выслали за границу главным образом тех, кто, будучи заведомым противником большевизма, держится на тактику борьбы таких взглядов, которые большевикам кажутся не опасными? Распространению которых в зарубежных кругах они только рады? Конечно, для этого нужно предположить с их стороны большую тонкость психологического расчета — насколько это правильно, судить трудно».[121] 

         Наряду с репрессивными мерами советский агитпроп развернул в 1922 – 1923 году беспрецедентную идеологическую войну протии «буржуазного реставраторства». Советская власть быстро и решительно показала, что никакого плюрализма мнений по любому из общественных вопросов она не допустит.

 



[1]  Политические партии России: История и современность (под ред. А.И. Зевелева, Ю.П. Свириденко, В.В. Шелохаева) М., 2000. Думова Н.Г., Ерофеев Н.Д., Тютюкин С.В.  и др. История политических партий России. М., 1994. Политические партии России. (конец XIX – первая треть XX века.) М. 1996. Политическая история России в партиях и лицах. М. 1994. Политические партии России в контексте ее истории. Ростов-на-Дону. 1998. Программы политических партий России. (конец XIX – начало XX века.) М. 1995.  Революционеры и либералы России. М. 1990. Полный сборник платформ всех русских политических партий. С приложением высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. и всеподданейшего доклада графа Витте. М. 2001. Шелохаев В.В., Боханов А.Н., Думова Н.Г., Ерофеев Н.Д.  и др. Политическая история в партиях и лицах. М. 1993. Шелохаев В.В. Либеральная модель переустройства России. М., 1996. Сивохина Т.А. Политические партии в послеоктябрьский период России: сотрудничество и борьба. М., 1995.

[2]  Окороков А.В. Русская эмиграция. Политические, военно-политические и воинские организации 1920 – 1990 гг. М., 2003. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье… М., 2004. Тимонин Е.И. Исторические судьбы русской эмиграции (1920 - 1945гг.). Омск, 2000. Бочарова З.С. Судьбы российской эмиграции: 1917 –1930-е годы. Уфа. 1998. Омельченко Н.А. В поисках России: Общественно-политическая мысль русского зарубежья о революции 1917 г., большевизме и будущих судьбах российской государственности (историко-политический анализ). СПб. 1996. Назаров М. Миссия русской эмиграции. М. 1994.

[3] Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М. 1986. С. 25 – 26.

[4] Кузнецов И.В. История отечественной журналистики (1917 – 2000). М., 2001. С. 46.

[5] Бунин И.А. Миссия русской эмиграции. 16 февраля 1924 г.  // http://az.lib.ru/b/bunin_i_a/text_2142.shtml

[6] Там же.

[7] Двуглавый орел. 1921. 1 (14) июня. С. 2 – 3.

[8] Цит. по: Российский либерализм: идеи и люди. М., 2007. С. 452, 454.

[9] Струве П. Б. Размышления о русской революции. София. 1921. С. 7.

[10] Возрождение. 1925. 25 декабря.  На склоне лет П.Б.Струве пережил достаточно забавный эпизод. «Струве, этот очень кратковременный соратник Ленина по социал-демократии, а с конца 1890-ых годов и до конца жизни один из его самых резких политических противников, был в 1941 г. арестован в Белграде фашистским гестапо и заключен в тюрьму в качестве... «друга Ленина». Рассказывают, что Струве был выпущен на свободу сразу после того, как он случайно обнаружил в тюремной библиотеке и предъявил тамошнему начальству немецкое издание то ли сочинений самого Ленина, то ли «Истории ВКП (б)». (Российский либерализм: идеи и люди. С. 455).

[11] Из письма С.С.Ольденбурга П.Б.Струве // Политическая история русской эмиграции.

[12] Емельянов Ю.Н. Монархическое движение и монархические организации русской эмиграции (1920-е – середина 1930-х годов) // История и историки: Историографический вестник. М., 2003. С.116.  

[13] Двуглавый орел. 1921. 1 (14) июня. С. 5, 6. 

[14]  Там же. С. 9.

[15] Там же. С. 5.

[16] Последние новости. 1921. 22 июня.

[17] Ильин И.А. Из письма Струве П.Б. // Политическая история русской эмиграции: 1920-1940 гг. Документы и материалы. Под ред. А.Ф. Киселева. М., 1999. http://www.rus-sky.com/history/library/emigration/index.htm 

[18] Антоненко Н.В. Идеология и программатика русской монархической эмиграции. Мичуринск – Наукоград, 2008. С. 67.

[19] Шульгин В.В. Основные положения для объединения и согласованных действий в деле свержения большевистской власти в России // Политическая история русской эмиграции: 1920-1940 гг. Документы и материалы. Под ред. А.Ф. Киселева. М., 1999. http://www.rus-sky.com/history/library/emigration/index.htm 

[20] Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1990. С. 517-518.

[21] Мухачев Ю.В. Указ.соч., с. 25.

[22] Последние новости. 1921. 9 августа.

[23] Последние новости. 1921. 2 июля.

[24] Последние новости. 1921. 22 апреля.

[25] Шкаренков Л.К. Указ. соч. С. 36.

[26] Манифест Великого Князя Кирилла Владимировича // Политическая история русской эмиграции: 1920-1940 гг. Документы и материалы. Под ред. А.Ф. Киселева. М., 1999. http://www.rus-sky.com/history/library/emigration/index.htm

[27] Заявления Великого Князя Николая Николаевича и вдовствующей Императрицы Марии Федоровны // Политическая история русской эмиграции. Документы и материалы. Под ред. А.Ф. Киселева. М., 1999. http://www.rus-sky.com/history/library/emigration/index.htm

[28] Беседа Великого Князя Николая Николаевича с бельгийским журналистом (газета «Ла Насьон Бельж»). 17 сентября 1925 г. // Политическая история русской эмиграции. Документы и материалы.

[29] О правых партиях см. также: Правые партии. Документы и материалы. Т. 1, 2. М., 1998. Степанов С.А. Черная сотня в России. М, 1992.

[30] См. Российские либералы, кадеты и октябристы. Документы, воспоминания, публикации. М., 1996. Степанов С.А. Кадеты (Конституционно-демократическая партия) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 2006. № 8. C. 75–84. Сикиринский С.С., Шелохаев В.В. Либерализм в России. Очерки истории. М., 1995. Протоколы ЦК партии кадетов: Документы и материалы. – Т. 1. – М., 1996. Шелохаев В.В. Кадеты – главная партия либеральной буржуазии. 1907–1917 гг. – М., 1991.

[31] Можаева Л.А. Антибольшевистские партии и организации в гражданской войне: политический спектр Белого движения // Антибольшевистская Россия. http://www.antibr.ru/textbook/au_lpp1_k.html

[32] Думова Н.Г., Ерофеев Н.Д. и др. История политических партий России. М., 1994. С. 111 - 142.

[33] Руль. 1920. 16 ноября.

[34] Программа Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы) // Законодательные проекты и предположения партии народной свободы. 1905-1907 гг. / Под ред. Н.И. Астрова, Ф.Ф.Кокошкина, С.А. Муромцева, П.И. Новгородцева, кн. Д.И. Шаховского. СПб. 1907. С. XI - XIX.

[35] Цит. по: Думова Н.Г. Кончилось наше время… М., 1990. С. 195.

[36] Непролетарские партии России. Урок истории. М., 1984. С. 541.

[37] Руль. 1920. 28 ноября.

[38] Руль. 1924. 3 апреля.

[39] Последние новости. 1921. 24 мая.

[40] Последние известия. 1921. 18 мая.

[41] Общее дело. 1922. 7 апреля.

[42] Общее дело. 1922. 5 января.

[43] Общее дело. 1922. 11 января.

[44] Последние новости. 1921. 16 июня.

[45] Непролетарские партии…С. 491 – 492.

[46] Знаменский О.Н. Всероссийское Учредительное собрание. Л., 1976. С. 271.

[47] Последние новости. 1921. 3 мая.

[48] Сборник материалов…вып. 4. С. 4.

[49] Трифонов И.Я. Из истории борьбы с буржуазной идеологией в СССР в первые годы НЭПа // Из истории Великой Октябрьской Социалистической революции и социалистического строительства в СССР. Л., 1967. С. 179.

[50] См. Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991.

[51] Последние новости. 1920. 27 мая, 17 июня, 10 июля. 1921. 24 мая, 10 мая, 14 мая, 16 июля, 21 июля.

[52] Последние новости. 1921. 17 июня.

[53] Последние новости. 1921. 17 апреля.

[54] Последние новости. 1923. 28 апреля.

[55] Непролетарские партии… С. 496 – 497.

[56] См. Трудовая народно-социалистическая партия: Документы и материалы / Сост. А.В. Сыпченко, К.Н. Морозов. М., 2003. Сыпченко А.В. Народно-социалистическая партия в 1907-1917 гг. М., 1999.

[57] См. Ишин В.В. Социалисты-революционеры в России конца XIX – XX века. Астрахань, 1995. Ерофеев Н.Д. Уход с политической сцены эсеров // Политические партии России: история и современность. М., 2000.  Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. – Т.3.Ч.2. Октябрь 1917 – 1925 г. М., 2000. Гусев К.В. Рыцари террора. М., 1992. Чубыкин И.В. Российские социалисты-революционеры в эмиграции (1920-е годы). Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1996. Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 – середина 1950-х годов. М., 1999. Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. Пг., 1918.

[58] Непролетарские партии… С. 494.

[59] Барихновский Г.Ф. Идейно-политический крах белоэмиграции и разгром внутренней контрреволюции. 1921 – 1924. Л., 1978. С. 32.

[60] Шкаренков Л.К. Указ. соч. С. 42 – 43.

[61] Гусев К.В., Ерицян Х.А. От соглашательства к контрреволюции. М., 1968. С. 418.

[62] Революционная Россия. 1921. № 14 -15. С. 91.

[63] Правда. 1919. 28 февраля.

[64] Революционная Россия. 1921. № 11. С. 3.

[65] Воля России. 1921. 9, 10, 11 февраля.

[66] Обращение ЦБ ПСР "Ко всем членам партии" от 26 апреля 1921 г.

[67] Барихновский Г.Ф. Указ. соч. С. 32.

[68] Непролетарские партии России. С. 493.

[69] См. Литвин А.В., Овруцкий Л.М. Левые эсеры: программа и тактика. Казань, 1992. Партия левых эсеров: документы и материалы. 1917-1925 гг. В 3-х т. М., 2000. Гусев КВ. Крах партии левых эсеров. М., 1963.

[70] Знамя. 1921. № 7. С. 81 – 86.

[71] См.: Жуков А.Ф Крах эсеровского максимализма. Л., 1978.

[72] См. Пирумова Н.М. Социальная доктрина анархизма. М., 1991. Анархисты. Документы и материалы. 1883 – 1916. М., 1998. Маркин В.А. П. А. Кропоткин. 1842 -1921. М., 1985. Мамут Л.С. Этатизм и анархизм как типы политического сознания (домарксисткий период). М., 1989. Комин В.В. Анархизм в России. М, 1969.

[73] Социалистический вестник. 1921. 18 марта.

[74] Социалистический вестник. 1923. 1 января.

[75] Социалистический вестник. 1924. 25 января.

[76] Валентинов Н. Новая экономическая… С. 297.

[77] Цит. по: Бубнов А.С. На идеологическом фронте // Под знаменем коммунизма. 1922. № 2. С. 11.

[78] Социалистический вестник. 1921. 1 февраля.

[79] ЦГАОР, ф. 9550, оп.9, д.109, л.1.

[80] Социалистический вестник. 1922. 1 января.

[81] Непролетарские партии…С. 493.

[82] Ленин В.И. Троцкому // ПСС Т. 54. С. 130.

[83] Ленин В.И. VIII Съезд РКП (б). Доклад о партийной программе // ПСС. Т. 38. С.168.

[84] Рассел Б. Практика и теория большевизма. С. 6.

[85] Цит. по: Петроградская правда, 1922. 3 февраля.

[86] Цит. по: Шкаренков Л.К. Агония…С. 70.

[87] Социалистический вестник. 1923. 16 марта.

[88] См. Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.

[89] Смена вех. Сборник статей. Прага, 1921. С. 109, 111.

[90] Там же. С. 135.

[91] Там же. С. 111.

[92] Последние новости. 1921. 21 сентября.

[93] Федюкин А.С. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к НЭПу. М., 1977. С. 180.

[94] Накануне. 1922. 20 апреля.

[95] Накануне. 1922. 5 мая.

[96] Накануне. 1923. 17 марта.

[97] Накануне. 1922. 17 мая.

[98] Цит. по: Федюкин С.А. Указ. соч. С. 122.

[99] Последние новости. 1922. 3 июня.

[100] Федюкин С.А. Указ. соч. С. 124.

[101] Новая Россия. № 1. 1922. С. 65.

[102] Валентинов Н. Указ. соч.. С. 56 – 57.

[103] Справочник петроградского агитатора. 1921. № 12-13. С. 18.

[104] Ленин В.И. ХI съезд РКП (б). Политический отчет ЦК // ПСС. Т. 45. С. 94.

[105] Цит. по: Геллер М., Некрич А. Указ. соч. С.201.

[106] КПСС в резолюциях… Изд. 7-ое. Часть I. С. 671.

[107] Там же. С. 773.

[108] Справочник петроградского агитатора. 1921. № 12-13. С. 94.

[109] Суворов Л.Н. Борьба В.И.Ленина против буржуазной идеологии в послеоктябрьский период и ее современное значение. М., 1960. С. 48.

[110] Варецкий Б.И. использовал термин "нэповская пресса" (У истоков советской печати. М., 1985. С. 84), Федюкин С.А. – "несоветское направление печати" (Указ. соч., с. 66).

[111] Сорокин П. Отправляясь в дорогу // Утренники. 1922. кн. 1. С. 12.

[112] Цит. по: Майсурян А. Указ. соч. С. 72.

 

[113] Бруцкус Б. Д. Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта. Берлин, 1923. 

[114] Мизес Л. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. Челябинск, 2005. С. 654 – 669.

[115] Бруцкус Б. Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе // Экономист. 1922. № 1,2,3.

[116] Ленин В.И. О значении воинствующего материализма // ПСС. Т. 45. С. 31 -32.

[117] Ленин В.И. Ф.Э.Дзержинскому // ПСС. Т. 54. С. 265 - 266.

[118] Там же.

[119] РЦХИДНИ, фонд 2, оп. 2, дело 1338. Цит. по: Розин Э. Ленинская мифология государства. С. 270.

[120] Правда. 1922. 31 августа.  См. "Очистим Россию надолго". К истории высылки интеллигенции в 1922 г. // Отечественные архивы. 2003. № 1. Христофоров В.С. "Философский пароход": Высылка ученых и деятелей культуры из России в 1922 г. // Новая и новейшая история. 2002. № 5. Макаров В.Г. "Власть ваша, а правда наша" (к 80-летию высылки интеллигенции из Советской России в 1922 г.) // Вопросы философии. 2002. № 10.

[121] Из письма С.С.Ольденбурга П.Б.Струве // Политическая история русской эмиграции.



Hosted by uCoz