-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Андрей Гурьев. Как закалялся агитпроп: Система государственной идеологической обработки населения в первые годы НЭПа. Санкт-Петербург. 2010 г.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

Глава 12  

 

Смерть заговорщикам и поджигателям!

 

 

 На площади Куба через два дня состоится праздник Правосудия.

Стало быть, опять какой-то из Нумеров

нарушил ход великой Государственной Машины,

опять случилось что-то непредвиденное, непредвычислимое.

Евгений Замятин, «Мы»

 

 

                                                                                               1

 

       В рамках комплексных агитационно-пропагандистских компаний большевиков одно из важнейших мест занимало такое направление как подавление деятельности других партий с их последующим физическим истреблением. Выше уже неоднократно говорилось о фатальной нетерпимости Ленина ко всякому политическому инакомыслию. После победы Советской власти в Гражданской войне был взят курс на полную нейтрализацию ее противников. В отчете Петроградского губкома говорилось: «Главное внимание партийной организации в 1921 г. было направлено на прямую агитацию в массах с целью парализовать возможное влияние на них со стороны контрреволюционных сил». За 5 месяцев 1921 г. агитотдел Петроградского губкома организовал 350 контрпропаганистских митингов и собраний в городе и около 80 в уездах, а за 8 месяцев того же года всего по губернии было проведено 460 собраний и 15 компаний. [1]

Основными противниками большевиков в исследуемый период являлись эсеры и меньшевики. Против них и была развернута вся мощь агитпропа. При этом самой впечатляющей из всех компаний против небольшевистских партий стал беспрецедентный до того времени процесс над эсерами, который проходил в Москве на протяжении целых двух месяцев с 8 июня по 7 августа 1922 г.[2]  Эта грандиозная акция выделялась по своим размаху, режиссуре, цинизму и последствиям, а также была очень характерна для методов и форм деятельности большевиков против своих соперников, а позже и против друг друга.

Как уже говорилось, 20 февраля 1922 г. Ленин направил в Наркомюст секретную директиву о необходимости усиления репрессий против меньшевиков и эсеров, проведения их ревтрибуналами в наиболее быстром и революционно-целесообразном порядке и «обязательной постановки ряда образцовых процессов» с «воздействием на членов ревтрибуналов через партию».[3] 28 февраля ГПУ объявило в «Правде» о подготовке судебного процесса по делу ЦК  Партии социалистов-революционеров, действовавшего в годы Гражданской войны в России и арестованного в 1920 г. Эсеры обвинялись в контрреволюционной, антисоветской деятельности.

С помощью процесса большевики хотели решить целый ряд задач. Во-первых, уничтожить эсеров как политическую партию. Об этом намерении совершенно открыто говорилось в упоминаемой уже резолюции ХII конференции РКП (б) [4]. Чтобы добиться этого, большевикам нужно было не только уничтожить или изолировать эсеровских лидеров и активистов, но и широко изобразить деятельность партии в самом негативном для населения свете.

Во-вторых, с помощью процесса большевики стремились добиться дискредитации не только практики, но и идеологии эсеров, убедив массы, что «антинародная» деятельность ПСР закономерно вытекает из ее порочной доктрины. Троцкий в статье «Урок для народных низов» писал, что те, кто все еще находится в плену у народнических традиций  и предрассудков, должны прежде всего «извлечь из процессов эсеров необходимый и спасительный урок».[5] При этом следует подчеркнуть, что процесс в таком случае наносил удар не только по теории именно эсеров, но и по всякому свободомыслию в условиях большевистского режима вообще. Это был решающий акт утверждения большевиками монополии на истину.

Третья важная задача заключалась в том, чтобы указать массам на общий источник их бедствий и трудностей. Большевикам было необходимо отвести от себя обвинения в том, что они навязанной стране Гражданской войной довели ее до полного разорения, а для этого нужно было представить другой конкретный политический объект для народного гнева. В тезисах Севзапбюро ЦК РКП(б) для пропагандистов прямо говорилось: «Процесс против эсеров есть суд всей Советской Рабочее-Крестьянской России над виновниками ее невзгод, мучений и лишений».[6]

Еще одной задачей предпринимаемого судилища являлось, очевидно, поднятие боевого духа в партии и среди ее сторонников, который в значительной мере упал с переходом к НЭПу. В этом плане процесс играл роль некоей политической компенсации за уступки буржуям в экономике. Компания в связи с процессом позволяла нагнетать в обществе пропагандистскую истерию, направляя социально-политическую энергию масс в нужное для партократов русло.

Наконец, можно указать еще на стремление большевиков дискредитировать ПСР перед лицом правительств зарубежных стран и мировой общественности, ибо Советская Россия крайне нуждалась в прорыве экономической блокады, за которую ратовали эсеры.

 

 

                                                                                   2

 

3 апреля 1922 г. ЦК РКП (б) принял решение о необходимости проведения агитационно-пропагандистской компании к процессу над эсерами. В телеграмме   Куйбышева от 2 мая всем губкомам предписывалось «немедленно начать самую энергичную ...агитацию вокруг процесса. ...Выделить специальных агитаторов, провести инструктивные собрания, поставить вопрос на ячейках, провести широкие рабочие митинги и подготовить по возможности рабочие демонстрации ко дню процесса».[7] В другой своей телеграмме от 19 мая секретарь ЦК разъяснял, что важнейшая задача агитации – это отрыв эсеровских низов от лидеров партии. Относительно стиля работы говорилось: «Надо усвоить тон «сожаления» к обманутым и тон разъяснения им, что они являются пушечным мясом контрреволюции».[8]

Севзапбюро в развитие данных директив в своем письме губкомам региона предписывало строить работу так, чтобы «на широких рабочих и красноармейских собраниях выносились резолюции, клеймящие позором эсеров и меньшевиков и требующие беспощадной кары по отношению к ним».[9]

В середине мая ЦК РКП (б) разослал циркуляр, в котором пропагандистам предписывалось строить свои выступления на следующих положениях: 1) эсеры – союзники и агенты Антанты, 2) эсеры – помощники русской контрреволюции, 3) ПСР заявила в 1918 г. о прекращении борьбы с Советской властью, но позже возобновила ее, 4) лучшие элементы партии уже отвернулись от эсеровских вождей.[10] Несколько позднее Куйбышев в телеграмме указал агитотделам на необходимость «постоянно подчеркивать, что партия с.-р. есть партия возобновления гражданской войны со всеми связанными с ней бедствиями».[11]

19 мая 1922 г. в ЦК состоялось совещание представителей редакций партийных изданий, на котором 40 журналистов были прикреплены на время кампании к определенным газетам.[12] Агитотдел ЦК создал специальное бюро печати, снабжавшее прессу материалами об эсерах. В течение мая в партийных комитетах всех уровней были разработаны планы проведения компании. Они предусматривали выступления в печати, организацию митингов, собраний и демонстраций, использование наглядной агитации, чтение докладов, показ кинофильмов.

В помощь агитаторам была издана литература: тезисы А.Луначарского и Н.Крылено «К процессу правых эсеров» (10 тыс. экз.), брошюры Ил.Вардина «Эсеровские убийцы и социал-демократические адвокаты» (20 тыс.), Ю.Стеклова «Партия социалистов-революционеров» (25 тыс.), В.Мещерякова с таким же названием, А. Луначарского «Бывшие люди. Очерк истории партии эсеров» и др. Всего агитпропом ЦК РКП (б) было выпущено 12 брошюр.[13] Издавали литературу и на местах. Так, Петроградский губком переиздал выпущенную в Москве брошюру «Эсеры на работе против Советов». Здесь же были написаны и опубликованы «Тезисы для доклада о процессе эсеров» (3,5 тыс. экз.).

Центральное место предстоящему процессу уделяла периодическая печать. «Петроградская правда» уже 3 марта 1922 г. поместила материал на целую полосу под заголовком «Разоблачения о деятельности партии эсеров». Со второй половины мая в каждом номере газеты публиковались статьи и подборки информации к процессу. С начала июня под данные материалы отводилось, как правило, до четверти объема газеты, а номер за 20 июня был весь посвящен уже шедшему в то время суду. Активно освещался процесс и в других газетах региона. Например, череповецкий «Коммунист» уже с марта отдавал этой теме целые полосы.

Очень важно ответить, что большевики даже и не пытались сколько-нибудь маскировать свое судилище под законную акцию, представляющую собой стремление выявить истину и объективно определить степень вины или невиновность подсудимых. Напротив, вся большевистская пропагандистская литература определяла процесс над эсерами не как юридический суд по уголовному делу, а как политический классовый суд. Одна из статей «Справочника Петроградского агитатора» так и называлась – «Класс против класса». В ней утверждалось, что «благо революции – высший закон» и правовым источником такого процесса является «верховное право пролетариата на социальную революцию».[14]

Основной мотив обвинений эсеров был всегда один – борьба ПСР против большевиков и соответственно Советской власти. В брошюре «Эсеры на работе против Советов» им инкриминировалось конкретно следующее: сотрудничество с буржуазными партиями, создание «Союза защиты Родины и свободы», сотрудничество с Антантой, тайное проведение своих членов в Красную Армию и советский аппарат, связи с духовенством, финансирование партии из буржуазных источников, денежные экспроприации у Советского правительства, прямое участие в вооруженной борьбе против большевизма.[15]

Все антиэсеровские материалы были выдержаны в совершенно непримиримом, крайне злобном и оскорбительном тоне. По отношению к противнику употреблялись такие выражения, как «оголтелые черносотенцы», «шайка белогвардейцев, наймитов и убийц», «палачи рабочего класса» и т.п.[16] В одной из статей «Петроградской правды» говорилось: «Само слово «с.-р» должно быть изъято из лексикона русской революции и заменено словами «предатели рабочего класса».[17]

Даже нарком просвещения Анатолий Луначарский, имевший репутацию эстета и самого культурного из большевиков, так характеризовал эсеров в своей брошюре: «Если хорошенько представишь себе эту авантюристическую, изменническую, кровожадную, мелко-буржуазную партию, и если прибавишь к этому все эти сентиментальные фразы, тремоло косоглазого «великана» Чернова и его бабушки Брешко-Брешковской, которая то каркает, как пиковая дама, то расплывается в сладком, как патока, мещанском сентиментализме, то испытываешь подлинную гадливость».

Луначарский констатировал: «Смердящий гнойник, который виден теперь всем под псевдонимом ПСР, показан всем, имеющим глаза. ... Революционный пролетариат ненавидит и презирает эсеров ... Пережив тяжелый кризис, израненная страна должна озаботиться об антисептике, о полном выжигании путем суровости сулемного характера всех этих жизневредителей».[18] 

Большевистские авторы столь увлеклись безнаказанным избиением лежачего, что партийному руководству, обеспокоенному возможностью обратного эффекта от подобной низкопробной публицистики, пришлось их одергивать. 2 июня Куйбышев разослал телеграмму, где в частности, говорилось: «Не нужно придавать агитации крикливо-ругательного характера...Эсерствующий или полуэсерствующий уже с первого слова ошарашивается по лбу крепчайшими эпитетами и, разумеется, перестает следить за ходом мыслей автора».[19]

В идейно-теоретическом содержании антиэсеровских материалов красной нитью проходила линия на отожествление эсеров с более правыми партиями. В этом плане интересна попытка петроградского публициста Н.Кузьмина сравнить философские представления эсеров и монархистов. В статье «Поскреби эсера – будет мракобес» он писал, что монархисты-черносотенцы считают двигателем истории Бога, а эсеры – разум. Следовательно, и тех и других побуждают к действию «не наблюдения над жизнью, не требования действительности...а какая-то высшая сила». Отсюда доморощенный большевистский философ заключал, что «единый философский корень», хотя и по разному называемый, привел эти партии к единству действий.[20]

Очень активно большевистская пропаганда использовала такой прием как публикация писем рабочих (самим же изданием и организованных) или резолюций разного рода собраний (организованных парткомами), в которых выражались негативные отношения к эсерам и требования суровой кары. В одном из таких решений, принятых на общезаводском собрании Охтинского завода 19 мая 1922 г. в частности говорилось: «По отношению эсеров – этих лакеев мирового капитала – мы единогласно заявляем, что им нет места среди пролетарских рядов. Русский рабочий помнит и знает, все те преступления, какие совершила партия эсеров по отношению пролетарской революции... Доказать невиновность этих убийц не удастся. Обвинителем этих изменников выступит весь русский рабочий класс».[21] Часто резолюции заканчивались требованием смертной казни для подсудимых. Так, районный митинг Петроградского района записал в своем решении: «Смерть заговорщикам и поджигателям!»[22]

В период компании активно использовалась наглядная агитация. В городах, на железнодорожных станциях устраивались специальные агитвитрины, где вывешивались типографские и самодеятельные плакаты, писались крупным шрифтом лозунги и призывы. В Петрограде широко демонстрировался описанный выше плакат с гробами и ряд других карикатур. К процессу были приурочены и массовые показы кинофильмов «Черные дни Кронштадта» и «Похороны Урицкого и Володарского». С некоторых кадров этих фильмов были сделаны фотоснимки. Из Петрограда 60 таких комплектов были посланы в Псковскую, Новгородскую и Череповецкую губернии.[23]

В большом количестве устраивались митинги и собрания. Только в мае 1922 г. агитотдел Петроградского губкома организовал 13 открытых районных партийных собраний, 15 рабочих митингов, 25 собраний на предприятиях и в уездах.[24]

 Нередко на собраниях большевики использовали в целях своей пропаганды раскаявшихся эсеров. Петроградский партийный работник некто Никулихин, выступая с докладом на одном из городских митингов в мае 1922 г. утверждал, что бывшие эсеры состоящие ныне в РКП (б), должны выступать с публичными раскаяниями по поводу своей прошлой деятельности. На том же митинге с покаяниями выступили бывший эсер рабочий Андреев и еще несколько человек.[25] «Социалистический вестник» неоднократно сообщал о том, что органы ГПУ вели постоянную работу среди арестованных меньшевиков и эсеров с целью склонить их к подобным покаянным публичным выступлениям, а также сотрудничеству в качестве агентов-осведомителей.[26]

В ходе компании большевики организовали и ряд массовых демонстраций. Первая из них состоялась в Москве на Виндавском (ныне Рижском) вокзале  25 мая 1922 г.по случаю прибытия на процесс зарубежных адвокатов, известных социал-демократов Э.Вандервельде, К.Розенфельда и Т.Либкнехта. На вокзале собралась большая агрессивная толпа с плакатами, содержащими лозунги протеста и негодования. На огромном транспаранте было написано: «Адвокатам контрреволюции: Вандервельде, королевский министр, когда вы будете на скамье Ревтрибунала бельгийских рабочих? Теодору Либкнехту – Каин, Каин, где твой брат Карл?» Когда приехавшие вышли из вагона, раздались свист, улюлюканье, выкрики. Оглушительный шум продолжался несколько минут. После отъезда адвокатов в автомобиле толпа бросилась вслед за ними и некоторое время преследовала их. [27]

В последующие дни в советской прессе против адвокатов развернулась самая гнусная травля. Например, 27 мая «Петроградская правда» писала: «Международным социал-предателям, приехавшим в Россию защищать своих коллег, палачей эсеров, наше презрение, как самым заклятым врагам пролетариата». Далее говорилось, что им самим место на скамье подсудимых, а Вандервельде был назван «буржуазным выродком», который «запятнает своим присутствием советскую пролетарскую землю». В заключение статьи содержались призывы: «Руки прочь, предатели! Убийцам вождей пролетариата – смерть!» [28] Подобные материалы активно публиковались и в других газетах.

 

 

                                                                                  3

 

С первых же дней суда, начавшегося 8 июня, не для кого, разумеется, не было секретом, что его сценарий, ход и результаты заранее спланированы. Через неделю зарубежные адвокаты с согласия подсудимых покинули процесс. «Мы ушли по просьбе самих обвиняемых, - заявил Вандервельде по прибытии в Берлин, - не пожелавших, чтобы мы своим присутствием санкционировали комедию суда».[29]

В воскресенье 20 июня в Москве, Петрограде и ряде других крупных городов были организованы крупнейшие демонстрации населения в поддержку суда и обвинения. В Москве с 4 часов утра до 7 вечера по Красной площади прошли более 300 тыс. человек.[30] В Петрограде по официальным данным в демонстрации приняли участие до 200 тыс. человек, которые, пройдя по улицам, собрались на митинг на Марсовом поле. Здесь у могилы Урицкого толпа приняла резолюцию с выражением требований «сурового беспощадного приговора над организаторами убийства наших вождей, над виновниками Гражданской войны, истерзавшей Рабочее-Крестьянскую республику и унесшей в могилу сотни тысяч наших братьев».[31]

Характерно, что накануне этого шествия меньшевики выпустили листовку, слова которой оказались полностью пророческими. Призывая народ не ходить на демонстрацию, авторы прокламации писали: «Знайте, если ее лозунги превратятся в жизнь, большевики не удержатся на наклонной плоскости и вы будете захлестнуты кровавым безумием...Большевистская политика оторвала вас, отколола от подавляющего большинства международного пролетариата. И если кровавое дело совершится, этот раскол превратится в пропасть».[32]

Особо следует сказать о режиссуре самого процесса, ибо она рассчитывалась на максимально-возможный пропагандистский эффект. Подсудимые были разделены на две группы. В первую входили 12 членов ЦК ПСР – А.Р.Гоц, Д.Д.Донской, М.Я.Гендельман и др., а также 10 рядовых эсеров. Вторую группу составляли 12 бывших эсеров, раскаявшиеся в своей прошлой деятельности. Главными фигурами среди них были бывшие члены боевой организации Г.Семенов (организатор убийства Урицкого[33]) и его жена П.Коноплева. Их показания, опубликованные еще в феврале 1922 г., являлись основой для первоначального обвинения. В кругах российской и западной социал-демократии были убеждены, что они носят клеветнический, доносительский характер.[34] (Семенов был в 1920 г. арестован органами ВЧК, завербован и послан в Польшу с разведывательными целями.[35]) В ходе суда члены второй группы обличали первую группу и выступали с разоблачениями эсеровских лидеров-эмигрантов. Между группами велась полемика, вспыхивали эмоциональные перебранки.

Входные билеты в зал заседаний распределялись через партийные организации. Петрограду было предоставлено право послать на суд 50 своих представителей, которые приняли коллективное письмо Ленину, где заверили, что будут «бдительны и внимательны на суде».[36] Сам инициатор процесса, разумеется, на него не пошел, следуя своей привычке дергать ниточки марионеток, оставаясь в безопасности за ширмой.

Тактика подсудимых эсеров первого группы была во многом такой же, как и в аналогичных ситуациях в дореволюционное время. Они стремились использовать процесс как трибуну для обличения своих тюремщиков и открыто выражали позорному судилищу свое презрение. Коренное отличие от прежних, царских процессов состояло в том, что там публика нередко сочувствовала революционерам или по крайней мере выступала за выявление истины в рамках закона. Здесь же специально подобранная аудитория партийных работников и распропагандированных рабочих видела в подсудимых лишь заклятых врагов и вела себя по отношению к ним издевательски. Дело дошло до того, что 20 июня в зал суда была впущена толпа манифестантов, которые устроили двухчасовой митинг с требованием смертной казни.[37]

При этом нужно заметить, что подсудимые, будучи и сами революционерами и народными радетелями, могли в полной мере ощутить на себе благодарность объекта своей любви за многолетнюю борьбу с царизмом и отсидки по тюрьмам и каторгам.

7 августа суд приговорил 12 подсудимых первой группы к смерти, 10 – к срокам заключения от 2 до 7 лет. Из второй группы трое были приговорены к смерти (опять пропагандистский эффект), остальные – к срокам.[38] Однако одновременно суд обратился в президиум ЦИК с просьбой о помиловании членов второй группы. Днем позже Президиум подтвердил приговоры членам первой группы, но приостановил их исполнение, поставив его в зависимость от поведения тех эсеров, которые действовали на свободе. Большевистская пропаганда подавала этот шаг, как проявление гуманности, хотя в действительности заключенные были превращены теперь в заложников (впоследствии они были репрессированы). Все члены второй группы были помилованы и для них суд закончился приемом в Кремле.[39]

Оценивая приговор, «Социалистический вестник» писал: «Утонченной жестокостью своей, пыткой ожидания смерти, растянутой на годы, циничной практикой системы заложничества – этот приговор оставляет далеко за собой все, что может придумать самое темное варварство».[40]

После окончания процесса агитпропотдел ЦК РКП (б) постановил принять меры «к закреплению в сознании масс и широких партийных кругов того богатейшего материала, разоблачающего партию социалистов-революционеров и союзные с ней соглашательские и контрреволюционные группы, которые дал процесс».[41] Массовыми тиражами были изданы речи обвинителей, приговор суда, опубликованы статьи по итогам процесса.

После суда большевики организовали ряд «самороспусков» эсеровских организаций. 18 марта 1923 г. в Москве была устроена политическая инсценировка под названием Всероссийский съезд бывших эсеров, в которой участвовали 45 человек. Председателю этого собрания петроградскому рабочему  Кононову через месяц на ХII съезде РКП (б) было дано слово, в котором он выразил покаяние как бы от имени рядовых членов ПСР, в частности, сказав: «Наш руководящий центр с 1917 г. взял неправильный путь и мы вместе со своим центром делали известные преступления перед революцией. Но пришло время, когда мы сказали: нет, это не то. Многим из нас после этого пришлось многое пережить. Многие бросили партию еще в 1919 г. Но чтобы прийти и сказать во всеуслышание, что мы покончили с прошлым и присоединяемся к партии коммунистов, - для этого потребовалось известное время. И этот съезд был завершением всех переживаний. На нем мы заклеймили позором всех наших вождей, которые нас вывели на этот позорный путь. Мы сказали: нам не место с вами. Мы, рабочие, считаем свое место вместе с революционными рабочими и желаем бороться против мирового капитала за достижение коммунизма. ...  Да здравствует партия коммунистов!»[42]

12 августа того же года в Петрограде состоялась Конференция бывших эсеров Северо-Западной области, присоединившаяся к резолюциям московского съезда. После этого прошли губернские конференции, избиравшие оргбюро бывших членов ПСР, которые пропагандировали идеи роспусков эсеровских организаций и групп и вступления их членов в РКП (б). Большевистская пропаганда активно информировала население о таком разложении ПСР и помогала организационным бюро вести агитацию. В 1923 г. партия эсеров фактически прекратила свое существование в России, хотя, отдельные небольшие группы социалистов-революционеров имелись здесь до конца 1920-ых годов.

 

                                                          

                                                                                     4

 

Также целенаправленно велась работа и против меньшевиков. Каких-либо   крупных компаний, подобных процессу над эсерами, здесь не устраивалось, хотя первоначально такая идея у большевиков высказывалась. Тем не менее проводилась постоянная антименьшевистская работа в печати, на митингах и собраниях, применялись административно-репрессивные меры. 11 мая 1922 г., обсуждая вопрос об агиткомпании к процессу эсеров, Петроградский губком РКП (б) наметил ряд мер и в отношении меньшевиков. В конце мая 1922 г. ряд активных деятелей РСДРП (м) были высланы из Петрограда.     

       В начале 1923 г. работа меньшевиков несколько оживилась. Приближался 25-летний юбилей со дня I съезда РСДРП, и они, считавшие себя прямыми законными наследниками первых российских социал-демократов, намеревались использовать эту дату в политико-пропагандистских целях. Однако большевики не собирались отдавать столь значительный повод противнику, и в Советской России самым официозным образом было отмечено 25-летие партии как юбилей именно большевиков. В ответ же на «происки» меньшевиков, Петроградский губком, например, постановил провести партийные собрания на всех предприятиях, где были обнаружены меньшевистские листовки. 14 марта, в день юбилея, праздничные доклады с сильной антименьшевистской направленностью были поставлены на открытых партсобраниях в 215 пунктах Петрограда с охватом 90 тыс. чел. Меньшевикам не удалось сколько-нибудь серьезно укрепить свои позиции, используя юбилейную компанию.

С весны 1923 г. начался организованный большевиками процесс самороспусков меньшевистских организаций. Советская пропаганда освещала его в печати и всячески стимулировала. Так, в 1923 г. была издана брошюра «Разложение меньшевизма», в которой бывшие члены ЦК РСДРП (м) А С.Мартынов и Н.А.Рожков излагали причины, побудившие их порвать с партией. 17 августа «Правда» опубликовала статью Бубнова «Развал партии господина Дана», где как бы официально констатировалась политическая смерь меньшевизма.  30 сентября 1923 г. «Петроградская правда» напечатала обращение 40 меньшевиков  к своим бывшим товарищам по партии с призывом порвать с меньшевизмом. 18 ноября в Клубе печатников в Петрограде состоялось собрание бывших членов РСДРП (м), где с докладом выступил Мартынов, к этому времени уже член РКП (б). Собрание организовало оргбюро для руководства работой по ликвидации Петроградской организации меньшевиков.

12-13 марта 1924 г. в Ленинграде состоялась Конференция бывших меньшевиков в составе около 200 человек. Делегаты объявили о своем разрыве с меньшевизмом.[43] Летом того же года перестал выходить подпольный «Рабочий листок». К концу 1924 г. РСДРП (м) практически прекратила существовать на территории России. При этом уже в январе того же года ХIII конференция РКП (б) констатировала «развал меньшевистской и эсеровской партий».[44]

Таким образом для разложения своих бывших соратников – социал-демократов -  большевикам не понадобилось проводить какого-либо специального показательного процесса. И хотя общие репрессивные меры большевистского режима, безусловно, сыграли большую роль в ликвидации РСДРП (м), в значительной степени это было обусловлено и усилением идейно-политического влияния большевиков через пропаганду и агитацию. Одной из решающих мер здесь был, несомненно, процесс над эсерами.

Основной его результат верно сформулировал Павел Милюков: «Цель господствующей в России партии – обезвредить своих противников идейно. Эту цель ... можно считать вполне достигнутой».[45] Действительно, после суда над эсерами борьба большевиков с инакомыслием перешла в победную завершающую стадию. Активно закрывались уцелевшие еще аполитичные независимые журналы, высылались интеллектуалы. Внутри самой РКП (б) с конца 1923 г. начались непрерывные гонения на оппозиционные и уклонистские точки зрения.

Суд над эсерами открыл целую серию организованных большевиками в 1920-ые – 1930-ые годы политических показательных процессов, являющихся в истории СССР одной из его самых позорных страниц. Важно осознавать, что началось все это по прямому указанию Ленина и при его последующей организационной, идейной и моральной поддержке.