-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Андрей Гурьев. Как закалялся агитпроп: Система государственной идеологической обработки населения в первые годы НЭПа. Санкт-Петербург. 2010 г.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

Глава 11

 

Осрамим и оплюем их по-доброму

 

 

 

Да, это была торжественная литургия Единому Государству,

воспоминание о крестных днях – годах Двухсотлетней войны,

величественный праздник победы всех над одним,

суммы над единицей.

Евгений Замятин, «Мы»

 

 

                                                                                         1

 

         Как синтетическую, комплексную форму идеологической обработки населения большевики использовали агитационно-пропагандистские компании, включавшие в себя целый ряд различных форм идейно-политического и психологического воздействия: выступления лидеров и агитаторов, митинги и собрания, публикации в печати, демонстрации, показ наглядной агитации и кинофильмов, инсценировки, выступления агитбригад, громкие читки, беседы, доклады, стенгазеты, устные и живые газеты,  выставки и др. Продолжительность компаний составляла от одного-двух дней до нескольких месяцев. Их смысл заключался в том, чтобы из общей сумы стоявших перед партией задач выделить наиболее важные и готовить их решение методом ударности. «Отличие компаний перед равномерной работой заключается в том, - говорилось в циркуляре Псковского губполитпросвета, - что силы средства и внимание сконцентрированы в одном месте, куда и направлен удар».[1]

Во время Гражданской войны роль агитации в общественной жизни страны сильно выросла. Возникла практика многочисленных «недель», «двухнедельников», «месячников» и тому подобных мероприятий. С помощью агитационных компаний решались всевозможные военные, политические, хозяйственные, социальные и другие вопросы. Также характер агиткомпаний приобрело празднование различных красных дней и памятных дат календаря. Большая плотность в проведении агитационно-пропагандистских компаний оставалась характерной для 1921 г. и большей части 1922-го.     В то же время уже с весны 1922 г. в большевистской печати и оперативных документах стали все активнее раздаваться критические замечания в адрес агитотделов. Так, работник Новоладожского укома РКП(б) писал в марте 1922 г.: «Вся работа проводится сплошными компаниями, где одна компания неизбежно оспаривает преимущество над другой, одна нагромождается на другую, одна «неделя» проводится бесконечное количество недель и т.д. В результате компании стали разлагающим фактором в работе».[2] В отчете агитпропотдела Петроградского губкома за период с августа 1921 по март 1922 отмечалась неудовлетворенность результатами агитационных недель и высказывалась мысль о необходимости приступить к необходимости долговременной заранее планируемой работе, покончив с «экстренностью и случайностью».[3]

Со второй половины 1922 г. частота компаний несколько сократилась. Они приобрели более подготовленный характер. В 1922 г. агитотделы Северо-Запада провели 12 крупных компаний. Чтобы составить представление об их тематике, перечислим компании полностью в хронологическом порядке: сельскохозяйственная, двухнедельник по проверке помощи голодающим и компания по изъятию церковных ценностей, первомайская, по процессу эсеров, по хлебному займу, кооперативная, страховая, Октябрьские торжества, к VI Конгрессу Коминтерна, налоговая, осенняя сельскохозяйственная.

         В целом агитационно-пропагандистские компании 1921-1923 гг. проводились в Советской России по целому ряду направлений: организация общественной поддержки действий правительства, выборы в советы и иные органы управления, борьба с церковью, празднование дат красного календаря и др. При этом вот, например, каковы были только основные постоянные, то есть регулярные праздники и компании в первой половине 1920-ых годов:  Кровавое воскресенье, День Красной Армии, Международный день работниц и крестьянок, Свержение самодержавия, День Парижской коммуны, Ленский расстрел, Первое мая, День печати, День леса, Международный день кооперации, День СССР, Международный юношеский день, День урожая, День Октябрьской революции, День Освобождения Сибири от колчаковщины, День издания декрета о ликвидации неграмотности, компании по линии добровольных обществ, перевыборы советов, комитетов обществ взаимопомощи, правления потребительской, сельскохозяйственной и кредитной кооперации, делегатских собраний и др.

Из всех форм идейно-политического воздействия центральное значение имели митинги и собрания. И хотя Крупская писала в конце 1921 г. что «масса устала от митинговой шарманочной агитации»,[4] в тех условиях заменить ее большевикам было пока нечем. Митинг имел с точки зрения пропаганды ряд сильных сторон: непосредственная близость ораторов и аудитории, атмосфера массового сопереживания, возможность донести информацию до неграмотных, простота организации, особенно на предприятиях, возможность здесь же наблюдать реакцию аудитории и выявлять противников (которых нередко тут же забирала ЧК).

Для исследуемого периода были характерны также рабочие и крестьянские беспартийные конференции. Ленин придавал им большое значение, указывая, что подобные мероприятия ни в коем случае не должны проходить вне контроля партии и «губкомпартии должны отвечать за то, что они ручаются за успех каждой беспартийной конференции».[5]

Выборы на конференции проходили как правило под контролем партийных комитетов. Например, по поводу Петроградского общегородского совещания беспартийных рабочих и работниц (апрель 1921 г.) газета «Маховик» писала: «На совещание надо выбирать крепких и честных сторонников рабоче-крестьянской советской власти ...которые будут разрешать вопросы без лишних воплей по поводу наших недостатков, без политиканства».[6]

Зимой 1921-1922 г. прошла большая компания по проведению крестьянских конференций и сельских сходов. По данным на 1 мая 1922 г. их было организовано: в Петроградской губернии 1119 (27 тыс. чел.), в Новгородской – 482 (22300 чел.), в Псковской – 138 (14080 чел.).[7]

Важной формой агитационно-пропагандистской работы среди женщин являлись делегатские собрания на предприятиях, в уездах, волостях. Делегатки избирались на общих собраниях предприятий по квотам примерно одна из 25 женщин. В Петрограде и губернии их было 9 тыс.[8] Собрания делегаток проходили под руководством партийных органов.

Не были забыты и работники негосударственного сектора. Летом 1922 г. ЦК РКП (б) разослал губкомам циркуляр «О партийной работе на частных предприятиях». В нем парторганизациям предписывалось воспитывать работников данных хозединиц в духе классовой борьбы, неуклонно повышать их идейно-политический уровень.[9] 24 августа 1922 г. бюро Выборгского райкома РКП (б) в Петрограде заслушало доклад о работе на капиталистических предприятиях и приняло постановление, где предусматривалось на них усиление агитации, созыв рабочей конференции, закрепление коммунистов за наиболее крупными арендными предприятиями.[10]

         Особое значение придавалось проведению агиткампаний в деревне. Вот какие рекомендации по их проведению содержались в одной из методических статей Глаполитпросвета. Как писал автор, секретари сельских ячеек и избачи жалуются на множество ударных агиткампаний, проведение которых поглощает все их внимание, силы и время. Таких компаний в год проводится порядка 30-ти. В брошюре указывалось, что такое количество не следует считать каким-то чрезмерным и неподъемным, а нужно уметь распределить силы и правильно подойти к вопросам организации. Во-первых, надо вовлекать в дело активистов, а не пытаться все сделать только силами самих политпросветов. Во-вторых, каждая компания должна проводиться с определенной целью и по плану. План всякой агиткампании должен опираться на спускаемые разработки сверху и дополняться местной конкретикой. При этом он должен состоять из ограниченного количества пунктов.

         Автор также писал, что успехи агиткампании и праздника измеряются глубиной и широтой охвата ими населения, размерами качественного выполнения плана, отношением участников к проводимой компании. Основная задача при этом – вовлечение массы и развитие ее активности. «Дело надо ставить так, чтобы участникам было над чем поработать умом не только в день праздника, а и в следующее время», - указывалось в брошюре.

         Также подчеркивалось, что массовые собрания во время компании надо стараться делать короче – 1 – 2 часа. «Пятичасовые торжественные и траурные заседания дают слушателям главным образом головную боль и повод проклинать все и вся на свете», - писал автор.

         Он также советовал больше внимания обращать на проведение кампаний в глухих деревнях и поселках, где нет ни ячеек, ни изб-читален. Начинать, по его мнению, здесь нужно с малого – с громких читок, статей, рассказов, стихов, с простых бесед в связи с кампанией и от этого переходить к собраниям, докладам, митингам, демонстрации, к карнавалу и т.д. Основные идеи праздника и компании, говорилось в рекомендациях,  должны быть увязаны с местным материалом, с тем, что роднее и ближе крестьянству данного села. 

         В плане организации компании автор предлагал следующий порядок. За 1-2 недели до начала мероприятий в избе-читальне необходимо начать разъяснительную работу, ознакомить население с планом, устраивать читки, давать справки. За одну неделю – устроить выставку литературы. Тем временем причастные должны готовить свои мероприятия по плану (инсценировка, песни, газета, доклад и т.д.). За день до компании необходимо провести заседание всех участников. В день компании каждый организатор действует на своем месте. После проведения мероприятий должно быть проведено подведение итогов, составлен отчет. В нем отмечаются успехи и недостатки, причины недоработок. Одновременно рекомендовалось направить корреспонденцию в местную газету, желательно с фотоснимками.[11]

 

 

                                                                                          2

 

Отдельно следует сказать о предвыборных компаниях. Разумеется, выборы не занимали в деятельности большевиков после захвата власти места, сколько-нибудь похожего на ситуацию в условиях демократического строя. В то же время они являлись довольно заметной формой в работе РКП (б) по политическому воспитанию масс. Наиболее крупными из их числа были компании по выборам в Советы рабочих и крестьянских депутатов, а кроме того в руководящие органы профсоюзов, кооперации и других общественных организаций.

         Как уже отмечалось, никаких справедливых выборов в Советской России не было. После отмены старых сословий и чинов, большевики закрепили в своей первой Конституции, принятой в июле 1918 г. новое сословное неравенство. Часть населения была полностью лишена прав. Напомним, что в число «лишенцев» были включены лица, живущие на нетрудовые доходы, частные торговцы, служители культа, бывшие сотрудники полиции, члены бывшего царствующего дома, а так же «лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли». Это касалось прежде всего крестьян, нанимавших хотя бы одного работника весной или осенью для помощи в полевых работах. Таких крестьян насчитывалось не менее 5 миллионов человек. Лишение прав распространялось на всех членов семьи. Все остальные крестьяне также ограничивались в избирательных правах — при выборах в советы один голос рабочего равнялся пяти голосам крестьян. 

         Таким образом выборы в Советы были невсеобщими, непрямыми, неравными и нетайными. При этом на практике они не являлись полноправными органами политической власти, а служили придатками партийного государства, которые проштамповывают решения партии и воплощают их в жизнь.

Кроме этого политические противники большевиков подвергались государственным репрессиями и дискриминациям. Контрреволюционная (то есть антибольшевистская) агитация была запрещена. Лидеры и активисты небольшевистских партий регулярно арестовывались. В руках большевиков находилась вся материальная база, поэтому организовать сколько-нибудь систематическую печатную или устную антибольшевистсткую предвыборную работу было совершенно невозможно.

Несмотря на это демократические российские партии все же пытались бороться за места в советах. Большевики же старались нейтрализовать их усилия как репрессивными, так и агитационно-пропагандистскими методами. При этом задача ставилась не просто получить большинство, а совсем не допустить представителей иных партий и течений в представительные органы власти. В телеграмме секретаря ЦК РКП (б) Куйбышева от 6 сентября 1922 г. прямо предписывалось: «Кулацкие и антисоветские элементы не должны быть допущены в советы».[12]

Аналогичную позицию занимала соответственно и партийно-советская пресса. Так, «Псковский набат» в статье «К перевыборам» писал: «Весь организм Советов должен быть здоровым, энергичным, проникнутым всей важностью предстоящей ему работы. Никаких больных наростов на его теле быть не должно, как не должно быть сознательных или бессознательных противников новой хозяйственной политики. Никаких тормозящих примесей».[13]

Основными формами ведения предвыборной агитации были печать и митинг. В предвыборных материалах большевистской агитработы можно выделить 3 направления. К первому из них следует отнести расхваливания советской избирательной системы. Большевики называли свою власть высшим проявлением демократии, истинной властью народа. Так, «Правда» в одной из передовиц высоко оценивала и считала крупным завоеванием революции такие принципы как лишение права голоса части населения, частая смена состава Советов, производственный принцип формирования горсоветов и др.[14] «Красная газета» утверждала: «Демократизм наш шире, чем в какой бы то ни было стране».[15] Западная демократия получала у большевиков всегда однозначно негативную оценку. «Маховик» писал, например, что в Америке «выборы являются одним из средств угнетения трудящихся», а в Англии свобода является свободой рабочих подыхать с голоду на улице.[16] Все это, разумеется, не соответствовало действительности, но вдалбливалось в головы избирателей с непрерывной последовательностью.

Другим направлением являлась критика противников, носившая в периоды перевыборов особенно разгромный характер. Выше указывалось, что большевистская контрпропаганда строилась в основном на стремлении показать причастность соперника к планам реставрации капитализма, его виновность в голоде и разрухе, желание вновь развязать Гражданскую войну. Все это было характерно и для предвыборных материалов. Добавлением служили критические замечания на те выпады противников, которые им удавалось высказать на собраниях или в листовках.

Правда, следует признать, что с содержательной стороны пропаганда меньшевиков и эсеров была довольно слабой и уязвимой. С переходом к НЭПу требования крестьянства в некоторой степени были удовлетворены, а материальное положение рабочих должно было, согласно постоянным заверениям большевиков, улучшаться. В стране наступил мир, она укрепляла свои позиции на международной арене. В этих условиях эсеро-меньшевистская пропаганда в экономической сфере решила сделать упор на обвинении большевиков в капитуляции перед капитализмом (в связи с НЭПом), в распылении сил рабочего класса, говорила о крахе промышленности, о росте новой буржуазии и т.п. Например, в листовке Центрального бюро ПСР от 28 февраля 1922 г. констатировалось: «Кремлевские владыки после четырех с половиной лет, наполненных их клятвопреступлениями, их предательством и провокацией по отношению к трудящимся, капитулируют перед капитализмом и отдают в его власть порабощенные трудовые массы России».[17]

Аналогичные мысли высказывались и в других эсеро-меньшевистских материалах, где эти партии объявляли себя истинными социалистами и защитниками идеалов Октября. Большевики, разумеется, не упускали возможности воспользоваться такой непоследовательной и грубо-популистской позицией противника. Так, «Псковский набат» логично писал: «Допустим, что коммунисты идут назад, к капитализму. Что же вы, господа почтенные подняли вой?...Удивительный народ – эти профессиональные противники коммунистов. Разрушают капиталистический строй – нехорошо. Восстанавливают – тоже нехорошо».[18]

Большевистская печать приводила примеры из официальных документов социалистических партий или высказываний их лидеров, где говорилось о желательности восстановления в России на определенный период капиталистических отношений и обвиняла противника в двуличии и неискренности. Безграмотным рабочим, конечно, были малопонятны теории «третьего пути» или «рыночного социализма». Для их сознания была гораздо ближе логика большевиков: либо капитализм, либо социализм, а если уж и несколько отыграли назад, то это – ненадолго и дело построения социалистического светлого будущего в надежных руках.

В резолюции ХII Конференции РКП (б) (август 1922 г.) констатировалось, что попытка меньшевиков и эсеров представить себя защитниками лозунгов Октябрьской революции «не имеет и не может иметь серьезного успеха в массах» и «является только косвенной данью идеям большевизма, подтверждая громадную обаятельность наших лозунгов среди трудящегося населения».[19]

Другим постоянным моментом антибольшевистской пропаганды была критика кровавого диктаторского режима, установленного РКП. Но большевики постоянно указывали, что диктатура нужна для подавления контрреволюции и среди населения были сильны надежды, что в скором времени положение изменится в сторону большей законности и демократизации. К тому же значительная часть социальных низов была удовлетворена тем, что выразители непонятных им или чуждых буржуйских мнений безжалостно подавляются. Например, на одном из предвыборных собраний на петроградском заводе «Дека» некоторыми работниками было предложено внести в депутатский наказ требование свободы слова и печати. Взявший слово рабочий ответил: «Свобода слова и печати для рабочих есть, а буржуазии ее мы не дадим».[20] Собрание большинством поддержало такую позицию.

Основные лозунги антибольшевистской пропаганды, требовавшие политических свобод и демократического правления, в обстановке разрухи и отсталости населения не находили такой поддержки, которая могла бы обеспечить свержение или мирную замену большевистской диктатуры. «Правда» верно констатировала: «Демократия дискредитировала себя не только в условиях русской гражданской войны, она сгорела без следа в сердцах громаднейшего количества рабочих».[21] Ну, а вновь как-то зажечь этот огонь цивилизации и демократии в чьих-то бы ни было сердцах, включая, прежде всего, собственные, большевики, естественно, в условиях своей диктатуры совершенно не стремились. 

Критику противников советская пресса неизменно дополняла прямыми указаниями, за кого же надо голосовать на выборах и почему. Это было третьим направлением предвыборных материалов. В агитационной статье «Полярной правды» говорилось: «Советы беспартийны, они принадлежат партии трудящихся, но руководство в них должно принадлежать самой активной, революционной и сознательной части трудящихся, то есть коммунистической партии, той партии, которая четыре года все силы свои, нервы, кровь, мозг отдает за утверждение власти трудящихся, за право тружеников строить свою жизнь на отвоеванной ими у собственников земле».[22]

В специальной листовке, выпущенной в ноябре 1921 г. Петроградским губкомом, пропагандировались следующие заслуги большевиков перед народом: победа над эксплуататорами, политика восстановления народного хозяйства, введение нового рабочего законодательства, успешная внешняя политика, помощь мировому пролетариату и др.[23]

«Полярная правда» перед выборами делегатов на I Губернский съезд советов в течении нескольких номеров печатала крупные, выделявшиеся лозунги: «Посылайте в Советы только Верных Сынов Революции», «Наладить работу во всех областях жизни края смогут только коммунисты», «Ознаменуйте этот день поднятием ваших рук только за коммунистов» и др.[24] Учитывая, что в сельской местности членов партии было еще мало, большевистская пресса советовала крестьянам выбирать в волисполкомы и сельсоветы прошедших службу в Красной Армии.[25]

Итоги выборов в Советы в 1921 – 1923 гг. показывали быстрое вытеснение из них противников большевистского режима. Если в 1920 г. в Петросовете большевики составляли 75,2%, а представителей других партий из 2 тыс. депутатов насчитывалось всего 10 человек, то после перевыборов в октябре 1922 г.процент коммунистов поднялся до 89,8%, а о своей принадлежности к какой-либо иной партии не заявил ни один депутат.[26]

Удельный вес членов РКП (б) в составе губернских, городских и уездных советов вырос в конце 1922 г. по сравнению с 1921 на 15-20%. В Новгородском губисполкоме коммунисты составляли 55%, в исполкомах горсоветов Псковской губернии – 53%.[27] Остальные депутаты регистрировались как беспартийные. Увеличивался процент большевиков и в составе сельских советов. В 1923 г. в Новгородской губернии в волисполкомах было уже до 23,4% коммунистов, а вот в селькомах – еще лишь 1,5%. Среди беспартийных большинство составляли так называемые сочувствующие РКП (б).[28]

В октябре 1922 г. Бюро ЦК РСДРП (м) дало своим организациям директиву больше не участвовать в выборы в Советы, то есть бойкотировать их.[29]

Картина вытеснения представителей небольшевистских партий наблюдалась и при выборах в руководящие органы общественных организаций. После окончания Гражданской войны меньшевики и эсеры повели политику мирного завоевания фабзавкомов, профсоюзов, делегатских женских собраний, кооперативных обществ и др. Ленин же поставил перед РКП (б) задачу «изживания» данных партий из рабочих организаций.[30] В результате активной административно-репрессивной и агитационно-пропагандистской деятельности большевики с осени 1921 г. по осень 1922 г. увеличили свое представительство в профсоюзных комитетах в Петрограде с 44 до 59%.[31]

При завоевании кооперации ЦК РКП (б) обязал сельских коммунистов в порядке партийной дисциплины вступать в потребкоперативы и проводить там нужную линию. Неугодным кооперативным обществам не давали кредита, вследствие чего они либо распадались, либо меняли состав правления. Если в начале 1922 г. в потребительской кооперации коммунисты в губернских правлениях составляли 2-5%, то в начале 1923-го – уже до 50%.[32]

 

 

                                                                                   3                                                         

 

         Весьма интересной страницей в формировании коммунистами нужного им политического сознания масс играла организация новых памятных дат календаря. С самого начала после прихода к власти большевики стали активно заменять старые национальные праздники новыми, революционными. «Наши годовщины, дни и революционные праздники неразрывно связаны с борьбой за освобождение трудящихся от физического, экономического и духовного рабства, связаны с личностями вождей, под руководством которых рабочий класс и крестьянство свергали царизм и буржуазное правительство, разбили контрреволюцию и сделали Россию великим и независимым советским государством», - указывалось в агитационной литературе тех лет.[33]

В Советской России начали широко отмечаться День международной солидарности трудящихся 1 Мая, День женщин-работниц 8 марта, годовщины Октябрьской и первоначально Февральской революций, Парижской коммуны и др. Кроме этих наиболее крупных памятных дат в начале 1920-ых годов отмечали и другие, например, Дни памяти жертвам революции: годовщины событий 3 – 5 июля 1917 г., Кровавого воскресенья, гибели Урицкого и Володарского, похорон Свердлова и др. Отмечались и такие новые дни как «Праздник всеобщей грамотности», «Праздник урожая» и др.

Все эти памятные даты, как правило, сопровождались политическими агитационно-пропагандистскими компаниями, указания о порядке проведения которых заблаговременно рассылались из центра. Например, 16 января 1923 г. всем губкомам была разослана телеграмма Куйбышева в связи с предстоящим празднованием 8 Марта. В ней говорилось, что празднику необходимо придать массовый характер, были даны основные лозунги и некоторые рекомендации по организации агитработы в предпраздничные дни. [34] На коллегиях местных партийных комитетов на основе подобных директив разрабатывались конкретные планы мероприятий.

Накануне праздничных дней в прессе появлялись статьи, разъяснявших сущность и смысл грядущих торжеств, анализировавшие политическое положение, подводившие итоги предшествующего периода, ставившие задачи на будущее. Тон таких материалов был обычно приподнятый, оптимистичный и (если, конечно, дата не была траурной), весьма бравурный, часто задиристый. Так, «Полярная правда» накануне 1 мая 1921 г. писала: «В этот великий день мы должны рука об руку стройными рядами вглядываться в нашу спайку, изучить ее, продумать, каких великих завоеваний мы достигли и дать нашему коллективному, коммунистическому, не скованному труду то направление, какое в самый кратчайший срок и самым безболезненным путем приведет нас к светлому царству коммунизма, к полному освобождению труда во всем мире».[35]

Центральным официальным событием на любом коммунистическом празднике первых лет Советской власти был опять же митинг или собрание, которые в определенной степени заменили массам в психологическом отношении прежнее торжественное праздничное богослужение в церкви. Здесь была тоже приподнятая эмоциональная атмосфера, заслонявшая повседневные суетные дела. На коммунистическом митинге совершалось служение Великой Идее и всякий мог почувствовать себя приобщенным к ней, его жизнь как бы исполнялась высшего смысла. На праздничном митинге или собрании не говорили о неприятном, а напротив, подчеркивали успехи и предвкушали грядущие победы. При этой любой бездельник и горлопан-популист мог здесь получить возможность тоже выступить, осознав себя далеко не последним человеком.

В ходе празднования за один день среди одного и того же контингента людей могло устраиваться два и даже более митинга. Вот как отмечали, например, 1 мая 1921 г. в Грузинской волости Новгородского уезда. С 4-х часов дня к зданию волисполкома стали собираться пожарные команды, группы всеобуча и население. На площади Свободы состоялся митинг, где помимо местных руководителей выступил представитель новгородской фабрики «Ираида». Затем под звуки оркестра с пением революционных песен все двинулись на полковой плац, где прошел второй митинг, а после него – парад. Вечером в клубе был дан концерт, также сопровождавшийся политическими выступлениями.[36]

В городах в праздники устраивались шествия, возложения цветов и венков, на улицах играли духовые оркестры, здания украшались гирляндами из растений и лент, устанавливались транспаранты. Вечером организовывались бесплатные концерты и киносеансы. В парках обычно проходили народные гуляния с танцами, песнями, аттракционами и т.д.

К праздникам могли быть приурочены различные общественные мероприятия и акции. Так, в 1922 г. вместе с 8 марта прошла «Неделя охраны материнства и младенчества», а Первомайский праздник 1923 г. выборгский райком Петрограда объявил днями помощи деревне. В печати освещался опыт его проведения – поездки делегатов от завода в сельскую местность, приглашения подшефных крестьян в город. «Волисполкомы, укрепляйте связь деревни с городом!», - призывала в эти дни «Петроградская правда».[37]

3 июля 1921 г. в Пскове состоялся «Детский праздник». С утра дети с красными флагами стекались ко Дворцу труда. Там каждому ребенку был выдан кулек с угощением. Затем под звуки оркестра детей развели по разным паркам в зависимости от возраста, где были музыка, хоровое пение, спортивные соревнования, концерты, детский спектакль.[38]

В целом относительно праздничных агитационно-пропагандистских компаний следует сказать, что они играли очень большую роль в формировании политического сознания масс. Коммунистические праздники начала 1920-ых годов воодушевляли определенные контингенты людей, давали им заряд идейного энтузиазма, возбуждали мощные всплески социальной энергии, которая затем направлялась в соответствии с замыслами большевистского руководства. Праздники, как им и положено вообще, пьянили и кружили народу голову. При этом они собирали и делали непосредственными объектами коммунистической пропаганды гораздо больше людей, чем это бывало в будние дни. В праздничной толпе эмоционально открытый и подвластный конформизму человек становился значительно более уязвим для поражения его тоталитаристскими идеологическими догмами и политическими призывами.

При этом большевики постоянно всячески внушали рабочим, что при капиталистическом строе никаких таких праздников у людей труда нет и быть не может, что там есть лишь свобода умирать с голоду или влачить самое жалкое существование, отдавая капиталисту всю свою прибавочную стоимость и вообще здоровье и жизнь. И это была, может быть, самая большая и действенная коммунистическая ложь, побуждавшая советских людей терпеть и радоваться, что где-то там, в капстранах все обстоит еще гораздо хуже.

 

 

                                                                                        4

 

Также следует отдельно упомянуть о тех или иных разовых агитационных компаниях в поддержку внешнеполитических акций советского правительства. В начале 1920 годов прошел целый ряд международных конференций с участием Советской России: Генуэзская (10 апреля – 19 мая 1922 гг.), Гаагская (15 июня – 20 июля 1922 гг.), Московская (декабрь 1922 г.), Лозаннская (ноябрь 1922 – июль 1923 гг.). В компаниях, посвященных конференциям, большевистская пропаганда ставила себе целью представить в исключительно положительном свете позицию советской делегации и вне всякой меры очернить позиции зарубежных делегаций.

Самой крупной была компания по поводу  Генуэзской конференции, участвуя в которой большевики преследовали достижение не только экономических целей, но и политико-пропагандистских. Пытаясь добиться симпатий широких общественных кругов Запада, советская делегация выдвинула  предложение о созыве Всемирного конгресса с участием всех народов и предоставлении на нем третьей части мест рабочим организациям, развивала идеи о праве колониальных народов на независимость, о необходимости оказания помощи отсталым странам, выступила с предложением о всеобщем сокращении вооружений. Во многом такая позиция носила явно популистский, демагогический характер. Ленин в письме к главе советской делегации Г.В.Чичерину писал, что тактика предложения заведомо неприемлемой для участников конференции широкой политической программы «поможет разложению врага». «Осрамим и оплюем их «по-доброму», - иронизировал он.[39]

Советские газеты не позволяли себе ни малейшего разногласия с официальной точкой зрения правительства, которая включала пункты: отсрочка выплат России по довоенным займам, аннулирование военных долгов, отказ возместить стоимость национализированного имущества иностранцев, предоставление западными странами России крупного займа. Пресса отводила много места информации о подготовке конференции и ее ходе. Требования капиталистических стран о возврате долгов, компенсаций за иностранную национализированную собственность и об отказе от предвзятой, лживой политической пропаганды во всех советских материалах квалифицировались как верх несправедливости по отношению к Советской России. Рассчитывая на русский ура-патриотизм и классовую слепую ненависть малоимущих слоев, большевистская пропаганда постоянно проводила мысль о том, что единственная цель Запада – это превратить Россию в свою колонию, навязать грабительские договоры.

Помимо прессы использовались и устные формы агитработы. На партийных и рабочих собраниях ставились доклады, принимались резолюции в поддержку правительства. Как крупная победа советской дипломатии подавалось заключение Раппальского договора с Германией. Всю вину за безрезультатность Генуэзской и Гаагской конференций большевики, разумеется, возложили на западные страны.

Крупными были манифестации по поводу вступления франко-бельгийских войск в Рурскую область (январь 1923 г.), убийства советского дипломата В.В.Воровского (май 1923 г.) и особенно ноты британского министра иностранных дел Дж. Керзона от 8 мая 1923 г. В ней правительство Великобритании предлагало советскому руководству в десятидневный срок выполнять ряд требований: отказаться от антибританской пропаганды в странах Востока, отозвать некоторых дипломатов из Ирана и Афганистана, уплатить компенсацию за осужденных английских подданных и др. Официальный ответ большевистского правительства был выдержан в спокойных тонах, ибо оно не хотело рисковать экономическими отношениями с Англией, однако в то же время советский агитпроп организовал мощную истерическую волну общественных протестов. Так, 12 мая 1923 года во всех крупных городах страны прошли массовые демонстрации под лозунгами «Руки прочь от России», «Россия не Рур, мы не рабы» и др.

         Таким образом, агиткампании в поддержку внешней политики советского правительства отличались некоторой спецификой, а именно еще большей большевистской оголтелостью, которая здесь выступала в форме некоего нового явления в мировой политической практике – советского коммунистического патриотизма. Характеризуя позднее советскую внешнюю политику, философ Александр Зиновьев писал: «СССР в целом поступает так, как средне-характерный советский человек: он ненадежен, лжив, лицемерен, становится хамом, чувствуя превосходство в силе, готов лебезить перед более сильным и вместе с тем он искренен во всем».[40] Все это закладывалось, несомненно, еще в ленинский период.

         В целом же в начале 1920-ых годов уже полностью сложились все основные черты советской агитационной машины, которую тот же Зиновьев позже охарактеризовал следующим образом: «Поскольку советские люди все равно бессильны вырваться из своей житейской трясины, они охотно идут навстречу официальной идеологии. И последняя тут не просто лжет, а дает людям какое-то успокоение и загоняет их внимание в узкие рамки. Отработаны все соответствующие процедуры – собрания, награждения, празднования, пресса. Повсюду на первом месте рядовой труженик, хорошо выполняющий свое дело. Это значит, что господствующие слои и организации общества осуществляют идеологическую обработку населения в самом фундаменте его жалкого существования. ...  Советская пропаганда и идеология лживы и лицемерны».[41]